— Что я вижу, что вижу‑то!
— Ну, что? — задрожав спросила Марья Даниловна. — Говори же, старая!
— И скажу, на все свое время. А ты не торопись. Все ли говорить?
— Все, без утайки, — чуть слышно проговорила Марья Даниловна.
— Ну, так слушай же.
И старуха начала свое предсказание.
— Вижу то, вижу то, что, моя милая боярышня… всю судьбу твою вижу. Быть тебе счастливой и богатой, да в почете у многих. Красотой своей многих‑многих смутишь ты и будешь любить, красавица моя, и будешь любима…
Марья Даниловна слушала эти предсказания без особенного интереса; она хотела узнать что‑нибудь более определенное, менее общее, и она ясно чувствовала, что цыганка чего‑то не договаривает.
— Ты скрываешь от меня что‑то, — сказала она. — Видно ли еще что? Говори прямо!
— Видно, — ответила цыганка, — только, краля моя, такое, что сказать негоже.
— Говори, старая, я ничего не боюсь.
— Ну, а не боишься — тем и лучше.
Она опять взглянула на ее ладонь.
— Веку тебе ненадолго хватит, а только будешь очень счастлива…
— Еще что?
— Почитай все. Есть еще одно…
Цыганка со страхом осмотрелась, понизила голос и сказала Марье Даниловне:
— Нагнись‑ка ко мне. Вот так. Полюбит тебя самый великий человек, ростом он выше всех людей и лицом красавец.
Марья недоверчиво засмеялась.
Внутренняя радость охватила ее, но, вместе с тем, по душе ее прошел холодок, и в сердце ее забралась тревога.
Между тем старуха продолжала смотреть на руку и порой, отводя свой взгляд от ее ладони, всматривалась в закутанную фигуру Марьи Даниловны.
Спустя немного в глазах цыганки появился зловещий огонек.
Чуть слышно она прибавила:
— Дорого обойдется тебе его любовь… головой заплатишь за нее.
Марья Даниловна вздрогнула.
— Я не понимаю тебя, — смущенно проговорила она и вдруг, чтобы придать себе бодрости, рассмеялась громко и весело и затем живо продолжала: — Видно, врешь ты все, старая…
Цыганка обиделась.
— Вру? Я вру? Нет, красавица моя, язык мой никогда не лгал и не говорил того, чего не видят мои старые глаза. Вот я тебе расскажу твою жизнь — так, может, поверишь мне.
— А ну‑ка, расскажи!
— Сиротой ты осталась в раннем возрасте, и люди пригрели тебя… ты будто бы обманула их… Потом дорога, длинная дорога… А вот какой‑то человек полюбил тебя и взял к себе в дом. Ночь, вода, крики… жалобно так кричит кто‑то.
— Молчи, молчи, старуха… — в ужасе сказала Марья Даниловна, пробуя прервать ее речь.
Но старуха, ухмыляясь, цепко держала ее руку в своих костлявых руках и, покачивая в размер своей речи головою, продолжала повесть о прошлом Марьи Даниловны.
— Вижу другую женщину… соперницу твою… Борьба между вами и тем человеком…