Мелани плюхнулась в кресло.
— Уже когда я вижу эту кушетку, на меня сразу нападает депрессия, вот я и подумала, почему бы мне не сесть туда, где могут сидеть люди, у которых ее нет.
— Понимаю.
— Я хочу сказать — я так от себя устала. Устала от своего нытья и вытья. Думаю, это отчасти потому, что я вижу себя каким-то жалким человеком — безнадежным пациентом, который плачется на кушетке у аналитика, — вот я и подумала: может, для разнообразия перестать это делать?
— Так сказать, посмотрели свежим взглядом.
— Точно. Именно так. Я сегодня хорошо себя чувствую. Ну, то есть лучше.
— Да, я вижу. Поэтому вы и попросили о дополнительном сеансе?
— Ага. Я должна вам сообщить одну важную вещь, но сначала я вам хочу рассказать все эти наши обычные штуки.
— Разумеется. Изложите мне ваши новости, Мелани.
Все стороны ее поведения стали как-то ярче. Великие актеры умеют инстинктивно понимать физиогномику эмоций. Белл же был в этом специалистом отчасти благодаря инстинкту, отчасти же благодаря длительным исследованиям. Юная Мелани была сейчас почти карикатурным олицетворением — нет, слово «счастье» тут не совсем подходит, — смеси облегчения и воодушевления. Это было видно по непривычному оживлению ее черт: скобки ее бровей подскакивали над очками, а не хмурились наподобие мохнатой буквы V, как это обычно бывало. Жесты стали более размашистыми: маленькие ладони так и летали вокруг ее тела во всевозможных направлениях, когда она описывала ему свою прошедшую неделю. Это было видно по свободной манере, с которой она закинула одну ногу на другую, положив лодыжку на бедро: обычно она стискивала ноги, точно защищаясь. Разговаривая, она двигала коленкой вверх-вниз. Он ощутил в себе волну разочарования и жестко подавил ее.
— Мне тут даже удалось за последние два дня прочесть целый роман, — похвасталась Мелани. — Знаете, я сильно отстала по английской литературе, но тут вдруг меня понесло. И все из-за этой вещи Э. М. Форстера,>[41] я буквально не хотела, чтобы она кончалась. Мне очень понравились персонажи, понравились описания, а еще мне понравилось в кои-то веки не думать о себе.
— Вы переключили сознание с себя на другие вещи.
— Именно так. И просто потрясающе, до чего это оказалось легко.
Наклонившись вперед, она откинула свои длинные волосы на одну сторону. Волосы были только что вымыты, отметил Белл. Эту ее мордочку, как у мокрой крысы, словно бы закрасили, и теперь перед ним сияло вдохновенное лицо.
— Самое потрясающее насчет этой книги, — а я ее все откладывала и откладывала, потому что боялась, что я ее не осилю, и это меня вгонит в депрессию, — так вот, самое потрясающее: оказалось — ее легче читать, чем не читать. Понимаете, о чем я? Я была в таком ужасном состоянии из-за того, что запустила предмет, из-за того, что все откладывала эту книгу, ждала подходящего момента, чтобы за нее взяться, и чувствовала себя виноватой и подавленной. Но как только я начала читать, все покатилось так гладко.