Там, в деревянной «офисной» будке, восседала аэродромная администраторша Юля – ангелоподобная брюнетка с пушистыми, как паучьи лапки, ресницами. Она регистрировала парашютистов, записывала их во взлеты и принимала от них деньги. Да-да, за то, что тебя на немыслимой высоте беспардонно вышвыривают из самолета, еще и платить приходится. Причем недешево. У парашютистов есть даже особенное жаргонное словечко – «пропрыгать». Употребляется оно, например, в таком контексте: «Этим летом я пропрыгал автомобиль». Что это значит? Перевожу: «У меня были денежки на покупку нового авто, но я предпочел спустить их на ветер в прямом смысле этого слова. Заплатил бешеные тысячи за то, что мне, безумцу, предоставили комфортные условия для риска собственной жизнью».
Итак, Калинин записывал себя и меня в максимальное количество взлетов (в хорошую погоду самолет поднимался в воздух раз двадцать-двадцать пять; учитывая, что между взлетами необходимо еще и парашют сложить, я в среднем делала по пять-семь прыжков в день).
Накануне мне оставалось только надеяться, что не будет погоды. Ведь если идет дождик или над землей висят густые низкие облака, то прыжков не будет. И если ветра нет, то прыжков тоже не будет.
За тот аэродромный август я умудрилась полюбить дождь. Коллегам оставалось только многозначительно переглядываться и энергично крутить пальцем у виска, когда я, услышав прогноз погоды на выходные, радостно орала: «Ура-а! В воскресенье будет град!!!»
Говорят, что после десятка прыжков даже самый нервозный индивид привыкает к чувству падения и перестает трястись от страха, едва ступив на борт самолета. Не знаю, не знаю, лично мне с каждым разом становилось все страшнее и страшнее. Каждый раз я переживала маленькую смерть. Когда Калинин, приобняв, увлекал меня в самолет, я чувствовала себя измученным узником, которого ведут на казнь. Мои ладошки были холодными и мокрыми, в моей голове шумело от беспорядочных внутренних фейерверков, перед моими глазами плясали разноцветные круги. Я выбрасывалась из самолета, как безмозглый самоубийца, мой рот был неизменно разинут в предсмертном вопле. Но инстинкт самосохранения брал верх, я закидывала руку за спину, чтобы нащупать кругляшок вытяжного парашюта, похожий на мячик для пинг-понга. Резким рывком я отшвыривала «мячик» в сторону, и над моей головой взрывался разноцветный купол. Несколько минут отчаянной тишины; оглохшая от звенящего в ушах ветра, я зажмуривалась и пыталась худо-бедно управлять парашютом. Сердце мое билось гулко, как похоронный колокол.