В бешенстве Антонио прошел в кабинет и, остановившись перед Класом, вперил испепеляющий взгляд в его расширенные зрачки. Так, уставясь друг на друга, они стояли добрых полминуты, причем ярость Антонио все росла и росла. Наконец он выбил пробирку из пальцев Класа; кружась в воздухе и рассыпая порочное содержимое, она отлетела в другой конец комнаты.
Клас вспыхнул.
— К твоему сведению, ты пустил на ветер двести пятьдесят долларов!
— Что? Что?! И это все, что ты можешь сказать?
— А что я должен сказать?
— А как ты объяснишь, почему не предупредил меня об этой демонстрации внизу? А может, ты еще и отпуск попросишь, чтобы полечиться от наркоты и привести себя в порядок?
— Почему это я должен приводить себя в порядок? У меня нет такой проблемы.
— Нет, у тебя есть проблема! Это я тебе говорю, черт побери!
Клас ухмыльнулся.
— Тогда это твоя проблема, не так ли?
Лицо Антонио исказилось от ярости, и от него потребовалось все его самообладание, чтобы не ударить Класа. Он сделал глубокий вдох, выпустил пар, и, когда заговорил снова, голос его был до странности вкрадчиво-спокойным.
— Ты что, действительно думаешь, что тебе все сойдет с рук?
Клас молчал, но продолжал смотреть на Антонио со столь же величественным видом, как и раньше, — уж это-то он умел делать.
— Я очень, очень сожалею, что ты получил эту должность. — Голос Антонио опустился почти до шепота. — Ты даже не представляешь, как я жалею об этом. С Эдвиной у нас не было бы и половины тех проблем, что мы имеем сейчас. И заказы от магазинов не сократились бы так резко.
— Да, конечно, но, когда Дорис Баклин застукала тебя с голой жопой, — перебил его Клас с самодовольной улыбкой, — Эдвину нельзя было бы сделать козлом отпущения, не так ли? — И он отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
— Ах ты подонок! — Антонио схватил его за руку и рывком повернул к себе. Это была последняя, самая последняя, завершающая капля. — Да как ты смеешь поворачиваться ко мне спиной, ты, сучонок паршивый! Я сыт тобой по горло! Ты уволен!
— Уволен? — он насмешливо поднял брови. — Стало быть, все узнают о том, что увидела Дорис? Да ладно, Антонио, не смеши меня!
— Да уж не угрожаешь ли ты мне?
В глазах Класа не было и тени испуга; молодой развратник был слишком в себе уверен.
— Может быть. А может, ты опять все не так понимаешь.
С возрастающим удовлетворением Антонио процедил:
— Ты не ослышался. Тебе больше не удастся заткнуть мне рот этой Дорис Баклин. Не выйдет.
— Да что ты говоришь? Неужели?
— Ты, вероятно, так нанюхался, что потерял чувство реальности. Это случилось так давно, что быльем поросло. Даже если попытаешься вытащить это на свет, то напрасно — устарело, Клас. Никого не волнует.