— Dass ihr alles Untertan.
Ist sie schön und gut dazu?
Reiz labt wie milde Kindheit…
[6]Олендорф вскочил так резко, что его стул, отлетев, опрокинулся.
— Остановите! — прошептал он. — Боже мой! Остановите, перестаньте, прекратите. — Он зажал ладонями уши.
Стефани не сводила с него пристального взгляда.
— Это она? Это Лили?
— Остановите эту чертову машину! — закричал Олендорф.
Стефани откинулась на спинку стула. Теперь, когда он передвинулся со своего места, ей хорошо было видно его лицо — искаженное, вновь красное от ярости, оно было страшным.
— Вы сумасшедшая! — закричал он и яростно пнул магнитофон. «Сони» отлетел в сторону, как футбольный мяч, но по-прежнему не замолкал, словно дразня маэстро.
— Она мертва! — Жилы выступили на его шее. — Зачем вы притащили сюда эту фальшивку? Отвечайте! Разве я недостаточно настрадался? Зачем вы будите мертвых? Это часть…
Внезапно из его горла вылетел сдавленный крик. Как марионетка с отпущенными вдруг нитями, он сделал неуверенный шаг назад, потом еще, и еще. Бледные аристократические руки потянулись к горлу, пытаясь ослабить воротник, плотно стянутый на шее.
— Маэстро! — Стефани вскочила.
А из магнитофона неслись сладкие, дразняще-прекрасные звуки, безразличные к тому, что происходило на террасе.
Фон Олендорф пошатнулся, и Стефани едва успела подхватить его. Она опустила маэстро на прохладный каменный пол. Его лицо было сведено судорогой.
Боже! Он умирает!
— Фрау Людвига! — закричала Стефани. Затем, наклонившись к маэстро, стала приговаривать: — Все нормально, с вами будет все в порядке. — Она расстегнула воротник рубашки. — Ну вот, так лучше, правда?
Щелкнула дверь, послышался быстрый стук каблуков.
— Маэстро! — закричала фрау Людвига. — Боже мой! Она опустилась на колени возле лежащего хозяина.
— Не иначе, это его грудная жаба опять дала себя знать. Лекарство! Быстро! Оно в одном из его карманов!
Обследовав пиджак, Стефани наконец обнаружила во внутреннем нагрудном кармане колбочку с нитроглицерином.
— Это?
Выхватив колбочку, фрау Людвига достала маленькую таблетку и положила Олендорфу под язык.
— Все хорошо, маэстро, — приговаривала она, баюкая его голову в руках, как маленького ребенка, которого надо успокоить.
«Боже, он может умереть! — думала Стефани. — Я никогда себе этого не прощу!»
— Смотрите, ему уже лучше. — Фрау Людвига с облегчением вздохнула и быстро перекрестилась. — Слава Богу!
Затем, загородив лицо маэстро рукой, она снова обратилась к Стефани:
— Что могло его так расстроить? О чем вы говорили?
Стефани почувствовала, как ее лицо вспыхнуло.