- Я тебе, сынок, уже завернула в платок,- сказала мать, она вошла с подойником в руке.- Один каравай да сахару кусок, мало, конечно… Может, репу сушеную возьмешь?
- Не надо, мама, там у нас все есть. Да из лесу достанем кой-чего, не впервой…
- Я твоему русскому чистое белье положила, для смены после бани. Отец ему накомарник сделал. Да свой, смотри, не забудь, уже запищали, проклятые.
Мать поставила перед Федей крынку с молоком, отломила кусок горячего хлеба.
- Поешь, сынок. Бабушке скажи, мол, все хорошо. Живы-здоровы, слава богу. Пусть сами приезжают в гости. До Покрова реки, может, и не станут, а к Михайлову дню будем сожидать…
- Скажу, мам.- Федя выпил молоко, тыльной стороной ладони вытер губы.
- Подстилки в твоей обутке я сменила.
- Мама… Голубую сатиновую рубаху не дашь мне? У бабушки надену,- несмело спросил Федя.
- Возьми, может, аккурат на Троицу попадешь. В сундуке она, чистая и выкатанная.
Федя быстренько вышел на другую половину, взял из сундука новую рубаху (только раз и надеванную, на Пасху), аккуратно свернул и положил в узелок. Подумав, снял с колышка за дверью заплечный мешок и узелок свой сунул туда: чего лишнего рукой мотать? Да и в верховья Эжвы Илью выводить, всяко котомка сгодится. Обулся.
Голенище в два сгиба опустил ниже колен и завязал тоненькой тесемкой из сыромятной кожи, пришитой к голенищу. Надел картуз. Взял накомарник, котомку. Поднялся к отцу.
- Срядился?- продолжая обстругивать топорище, поднял глаза отец, смерил Федю взглядом с головы до ног.- Топор не забудь, вон у дверей.
Федя надел шабур, затянулся ремнем и сзади под ремень плотно засунул топор. Как всегда. Надо было и новый пиджак у матери попросить, как ни говори - на люди попадает, в Кыръядине, глядишь, и на гулянье удастся выйти… Но, может, так и лучше. И клянчить не пришлось, и, по лесу шастая, за любой сук можно зацепиться и пиджак порвать. А шабур небось не порвешь. А и запачкаешь - пополощи в воде, высуши, он лучше прежнего станет. В новом-то пиджаке только и думки в голове будет, чтоб не измазать да не порвать…
- Я завтра утром тронусь по реке,- еще раз предупредил отец.- Ты смотри, не задерживайся. Дел по горло. Глянь там, остались ли сушеные пироги. Есть - дак возьми на пару раз кашу сварить.
- Не задержу, батя. Попадет тетерев или глухарь по пути - стрельни одного на суп. Только тетерку не трогай либо глухарку,- строго предупредил отец.
- Я что, маленький?- Федя даже обиделся за такие слова.
К охотничьей избушке, на Ошъель, Федя шел не торопясь, будто впереди была не тяжелая работа на росчисти, а гулянье неспешное. Радовался поющему лесу, рассеченному солнечным золотом. День выдался какой-то… слишком свободный, почти праздничный. Сегодня всего-то и дел - баню протопить да Илью похлестать горячим веником. Мягко кружили в голове неясные счастливые мысли, которые в конце концов сводились к тому, что до чего же хорошо жить на свете в такие залитые солнечным светом дни, среди милого сердцу чистого леса, у быстрых рек, журчащих ручьев с холоднющей водою, от которой так ломит зубы и немеет язык. И как хорошо, когда еще и дом славный, уютный, своими руками обихоженный. Когда семья - такая, как у них, Тулановых: отец и мать добрые, строгие, братишка и сестра - такие ласовые. Так бы век жил и жил и чтоб не помирать никогда…