Как добрался он до поселка, в котором разместились тылы его дивизии, Артем не помнит. Но был рад, что удалось уговорить экипаж тягача отправиться с ним на поиски застрявшей машины.
Тягач, преодолевая снежные заносы на крутых скатах, вырвался на гряду облысевшей высоты, когда уже рассвело.
После утихшей пурги, бушевавшей всю ночь, предрассветное небо казалось бездонным голубым океаном. Вдоль гряды открывались бескрайние снежные просторы, а на юго-востоке пламенели облака от все еще продолжавшегося сражения, начавшегося с утра вчерашнего дня.
Рассекая прозрачный морозный воздух, тягач пошел прямым курсом к перекрестку — к тому месту, где застряла в снежном заносе почтовая машина. Встречавшиеся на его пути бугры сыпучего снега преодолевались с ходу.
Учащенно забилось сердце у солдата, когда он издали заметил поблескивание лобового стекла кабины. Утонувшая в сугробе машина напоминала занесенную снегом копну. «Конечно, очень далеко от большака, и никто здесь не бывает», — подумал Артем, приближаясь к машине, а когда тягач подошел к ней вплотную, он почувствовал, что произошло что-то недоброе. Из кабины никто не появлялся, а вокруг машины валялись разорванные пачки газет, мешки с письмами, изорванные посылки. Листы бумаги подергивались слабым ветерком и подальше от машины.
По застывшему насту солдат бросился к кабине, обеими руками рванул дверцу, и, с трудом приоткрыв ее, не мог поверить тому, что увидел в кабине: старшина с запорошенными струйками крови на губах и угасшими глазами застыл неподвижно. Нетрудно было понять, что он давно мертв.
Лицом вниз неподвижно лежала и Зина, но вдруг послышался ее слабый стон:
— Артем… Пришел?..
Обежав перед радиатором, Артем бросился к Зине. Ему на помощь поспешили командир и механик-водитель постукивавшего на малых оборотах перегретого тягача. Зину бережно подняли на руки и, перенеся к танкистам, укутали шинелями, а когда дали попить, она слабым голосом прошептала:
— Меня в полк… К нашим… Пусть…
Старшина был оставлен в кабине, но прежде чем подцепить машину к тягачу, Артем еще раз наклонился к нему, прислушался и внимательно осмотрел. Грудь у Михаила Ивановича была пробита несколькими пулями.
— Не зря говорили, что в этих краях рыщут, словно голодные волки, шайки власовцев, — сказал Артем, когда к нему подошел с охапкой собранных на снегу газет механик-водитель.
Зину прямым ходом доставили в медсанбат. Там она сразу попала к главному хирургу, который несколько месяцев тому назад по ее же просьбе оперировал Заикина.
Когда утром в большой палате послышались разговоры, Заикин уже был на ногах. Облокотившись на подоконник, он наблюдал за оживленным движением людей вдоль невысокого дощатого забора. Послышался шум и в госпитальном дворе. Где-то за углом здания фыркала лошадь, слышался скрип проезжавшей телеги, а откуда-то издалека периодически доносился свист паровоза. Василий счастливо улыбнулся. «Жизнь», — подумал он. Ему вспомнилось детство и юность и особенно ярко то время, когда он, заканчивая школу, решил поступать в военное училище, и как мальчишки из младших классов, прослышано его намерении, при встрече на переменах, а то и на улице выкрикивали: «Васька-командир! Васька-командир!» «А ведь и вправду командир. Командовал целым батальоном. Да и не просто командовал — считали лучшим и ставили в пример не только в полку. В газетах писали. Где он теперь, полк? Где батальон?» Хотелось так стоять, не отвлекаясь, думать и думать, но в большой палате послышались выкрики, спокойное течение мыслей было нарушено. Прислушавшись, Заикин понял, что там раненых вызывают по медицинским карточкам, сверяют фамилии, ходячих отправляют к врачам. А тут открылась дверь, вошел врач и в малую палату.