— Здравствуй, Кущ!
Поддерживая ребят, майор приподнялся и, видно, только теперь понял, кто к нему обращается.
— Здравствуйте, Иван Николаевич, — с трудом произнес он и, прикрыв ладонью глаза, опустился на место. Чувствуя приступ боли, Дремов спросил:
— Кто тут у тебя?
Майор ответил не сразу. Прижал к себе одного, а затем второго ребенка, взглянул на каждого из них.
— Вот они, — выдохнул он. — Была и жена. Теперь ее нет. Забрали вместе с тестем, который здесь старостой при немцах служил. Возможно, что и так, но в чем может быть повинна она — жена моя, что плохого она могла совершить?
Слушая майора, Дремов пытался понять, есть ли хоть капля правды в том, что он говорит. Наконец спросил:
— Ты-то хорошо знаешь свою жену?
— Ну как же? Вместе учились, в комсомол вступали… Ну а потом тут, в Золотухине. Я директором школы был, она учительницей. Тут родились дети. И родители — люди как люди. Имели двух дочерей, одного сына. Правда, ему он не сын, пасынок. Служил где-то на Севере, теперь не знаю где. Во время коллективизации их немного пощипали, так ведь давно это было. После этого работали они в колхозе, тесть даже состоял в ак-ти-ве. А чем он при немцах занимался — чего не знаю, того не знаю. Но не думаю, чтобы сотрудничали…
Слушая майора, Дремов не сводил с него глаз. Кущ, заметив на себе его пристальный взгляд, покрутил шеей, как будто ему стал тесен воротник.
— Ходил тесть в активе, но был ли активистом? Встретился он мне здесь. Видно, такому изворотливости не занимать, пробьется в любой актив, и в наш, и в не наш. Впрочем, в СМЕРШе разберутся.
— Ну а при чем тут она?
Постучав в дверь, просунул голову фельдшер.
— Товарищ полковник! Вас ждут врачи.
— Сейчас, сейчас, — отозвался Дремов, чувствуя, как невыносимо жаль стало ему офицера, а тем более его несчастных детей. «Конечно, они не знают того, что самый родной для них человек — жена, мать — так низко пала. Больше того, она стала изменницей Родины, за что дают высшую меру наказания. Все они уже сегодня сироты. Для детей матери больше не будет. Мать бывает одна. Поэтому они должны будут знать, за что их мать должна понести столь суровое наказание. Надо, чтобы до них дошла правда. Об этом обязан им рассказать отец, когда найдет нужным. Никому другому они не поверят».
— Выйдем в коридор, — обратился Дремов к офицеру. А там без обиняков сказал: — Верю тебе, майор. Понимаю, что детям очень тяжело будет жить без матери, тем более таким крошкам, но надо разобраться, кто их осиротил. Не сама ли мать? Подожди здесь минуту, я сейчас вернусь. — Дремов вышел и через минуту снова появился с альбомом в руках. — Мы офицеры, — продолжил он разговор, — и я не могу допустить, чтобы ты заблуждался. Надо внести полную ясность.