— Ты не можешь идти на войну, – заявил сэр Лайонел. – Ты мой наследник.
Все, кто находился в комнате – все четверо его родственников – обернулись к баронету с разной степенью удивления на лицах. Он, возможно, впервые за много лет, произнес нечто разумное.
— У вас есть Эдвард, – резко ответил Гарри.
Сэр Лайонел выпил, моргнул и пожал плечами. – Да, пожалуй.
Гарри ожидал чего–то похожего, но все же, глубоко внутри он ощутил болезненный укол разочарования. И возмущение.
И боль.
— Выпьем за Гарри! – радостно провозгласил сэр Лайонел, поднимая бокал. Он, похоже, даже не заметил, что никто к нему не присоединился.
— Успеха тебе, сын мой! – Он пригубил и только тогда обнаружил, что забыл налить. – Вот черт! – пробормотал он. – Как странно.
Гарри почувствовал, что проваливается в кресно. И одновременно в ногах у него появился зуд, как будто им не терпелось двигаться. Бежать.
— Когда ты уезжаешь? – спросил сэр Лайонел, наконец, счастливо налив.
Гарри посмотрел на Себастьяна, и тот тут же ответил – Я должен явиться в расположение полка на следующей неделе.
— Значит и я тоже, – сказал Гарри отцу. – Конечно, мне понадобятся средства на патент.
— Конечно, — сказал сэр Лайонел, инстинктивно отвечая на командные нотки в голосе Гарри. – Что ж, — он посмотрел вниз, на свои ноги, потом поднял глаза на жену.
Она смотрела в окно.
— Очень приятно было вас всех видеть, — сказал сэр Лайонел. Потом подхватил свой бокал и прошествовал к дверям, только раз споткнувшись по дороге.
Гарри смотрел, как он уходит, и чувствовал себя непривычно отстраненным от всей этой сцены. Он, конечно, представлял это себе и раньше. Не то, что он пойдет в армию, а свой отъезд. Он всегда знал, что уедет в университет как обычно, уложит вещи в семейную карету и укатит. Но воображение всегда подсовывало ему всевозможные драматические сцены ухода – что угодно, от яростного махания руками до ледяных взглядов. Его любимое видение включало в себя разбивание бутыток об стену. Особенно дорогих. Привезенных контрабандой из Франции. Его отец что, так и будет дальше поддерживать лягушатников своими незаконными закупками и теперь, когда его сын противостоит им на поле брани?
Гарри уставился в пустой дверной проем. Ведь это неважно, правда? Он здесь со всем покончил.
Со всем. С этим местом, с этой семьей, с ночами, когда он тащил отца в постель и аккуратно укладывал на бочок, чтобы тот не захлебнулся, если его снова вырвет.
Он со всем покончил.
Покончил.
Но он чувствовал такую пустоту. Такую тишь. Его отъезд был отмечен… ничем.
И только через много лет он понял, что его обманули.