Но вот майор Штейнглиц, почувствовав недомогание, явился к Левинскому, чтобы тот оказал ему медицинскую помощь. Естественно, Ливинский отказался. И Штейнглиц не нашел ничего лучшего, как пристрелить его.
Болван! Испортил нам такую изящную операцию. Плебей, возомнивший себя носителем офицерской чести!
Вайс заступился за Штейнглица:
— Майор Штейнглиц в любую минуту готов не колеблясь отдать свою жизнь за фюрера.
Лансдорф ответил, скривив губы:
— Он не встретит в этом с моей стороны никаких препятствий. Напротив, я готов всячески содействовать тому, чтобы для достижения своей цели он как можно скорее отправился на фронт.
Вайс дважды посетил дом Бригитты Вейнтлинг на правах старого знакомого Зубова.
Представ перед Беловым в роли избалованного комфортом и нежным вниманием супруги, выхоленного и модно одетого красавчика, Зубов в первые минуты чувствовал себя сконфуженным и никак не мог преодолеть некоторого смущения. Он сидел в обставленном тяжеловесной мебелью мрачном кабинете и скулил:
— Живу так, словно меня наняли сниматься в роли не то помещика, не то графа. Первое время каждый день в кино ходил — искал фильмы из великосветской жизни. А фашисты гонят одну политику, не на чем подковаться. Приходится читать на ночь исторические романы. Но пишут в них черт знает о чем, а бытовой информации — с гулькин хуй. Такая это, понимаешь, морока — овладевать техникой настоящего барина.
Вот, скажем, перчатки. Простая вещь. А оказывается, существует целая наука, когда, где, какие надевать. И цвета нельзя путать. То одну нужно в руке держать, то обе.
Обеденным инструментом я овладел. Но вот хамством — не вполне. Уронишь, скажем, вилку на пол — и жди, чтобы старик официант ее с пола поднял. А ты сиди, как сфинкс. Боже тебя сохрани поблагодарить даже кивком человека за то, что он тебе шинель подаст, дверь перед тобой распахнет.
Ухаживают, как госпитале за инвалидом. И рожа при этом должна сохранять спесивое выражение, будто перед тобой не человек, а так, чучело.
Или вот Бригитта. Она ревнивая. Приходят в гости ее знакомые дамы и так начинают трепаться — только подморгни, и будь здоров! Ну, я отмалчиваюсь или о чем-нибудь таком солидном разговариваю. А потом Бригитта меня упрекает в невоспитанности. Я ей: "Да ты что, смеешься?" Положат ногу на ногу так, что смотреть неловко, ну, и разговор, мягко выражаясь, игривый... А одна такая нахальная оказалась, я даже возмутился. Разве можно? В чужом доме, да еще у подруги. Упрекнул. А она сощурилась и заявила: "Вы, оказывается, слишком утомлены... Бедная Бригитта! С вами она обрекла себя на вечную верность своему покойному супругу". И такую презрительную рожу скорчила, будто я ее смертельно оскорбил. А что я должен был делать?