В то время ванильным мороженым Бена можно было заманить хоть куда. Но просьбы вернуть куклу оказались напрасными. Так никогда больше никто и не видел ни лоскута кукольной одежды, ни осколка фарфора.
А теперь там, за окном, люди искали единственную дочь аптекаря.
* * *
Якоб взял себя в руки, сейчас не время было думать о старой кукле. Разозлившись на себя за то, что только теперь вспомнил о ней, он, тяжело ступая, вышел из спальни и направился к двери наискосок, за которой находилась комната Бена.
Сын вернулся домой где-то около шести. В полусне Якоб услышал шум; не тот момент, когда Бен вошел в дом, а обычную после возвращения возню в комнате, проводимые им непонятные ритуалы, когда он рассовывал повсюду сокровища, принесенные после очередного рейда. Бен уже давно не предъявлял родителям все, что находил.
Якоб рассчитывал найти его спящим, но Бен сидел на полу. Между ног лежали несколько картофелин, на кожуре виднелись странные, выцарапанные чем-то знаки. Едва открылась дверь, как Бен тут же спрятал правую руку за спину. Он поднял глаза, взглянул Якобу в лицо и зажмурился, как кошка, выпрашивающая ласки у хозяина.
Якоб заметил движение сына и требовательно протянул руку:
— Что ты там прячешь? Дай-ка посмотреть!
Бен покорно вытащил руку из-за спины и втянул голову в плечи, когда Якоб забрал у него нож. Один из маленьких кухонных ножей, которые Труда использовала для чистки овощей. Труда заметила пропажу уже неделю назад, но не сказала Якобу. Якоб был уверен, что очень многого не знает.
Теперь Бена нужно было отругать. Но Якоб уже столько раз ругал и колотил сына, и чаще всего от беспомощности и злости, так как не видел другого способа втолковать ему, что можно делать, а что нельзя. И потому что слишком поздно понял, что доброе слово быстрее достигнет желаемой цели.
Когда Якоб наконец осознал это, его добрые слова для Бена стали иметь лишь половинную цену. Он повиновался отцу — почти всегда. Но послушание никак не было связано с любовью и доверием. Доверие и любовь Бена принадлежали другим.
Якоб засунул нож за ремень, огляделся, но бинокля не обнаружил.
— Стёкла, — потребовал он.
Бен удивительно быстро вскочил на ноги. Якоб не переставал удивляться проворности сына, неожиданной при такой массивной фигуре. Бен встал посреди комнаты, втянув голову в плечи и наморщив лоб.
— Стёкла, — повторил Якоб. — Куда ты их спрятал?
Помедлив, Бен подошел к шкафу, открыл дверцу и стал шарить между стопками белья. Обеими руками он рылся среди рубашек, носков и кальсон. Наконец из дальнего угла вытащил стеклянную банку и неохотно протянул ее Якобу.