Федоркин почти закончил петь, когда на сцену вдруг выскочил высокий нескладный молодой человек в пятисотдолларовых ботинках и модном полосатом джемпере от «Этро». Я его узнала – это был тот самый сыночек денежного мешка, в честь восемнадцатилетия которого мы здесь отплясывали. Он был, мягко говоря, не двойником Брэда Питта. На нездорово-зеленоватом лице, точно яркие фонарики, полыхали прыщи. Глазки маленькие и какие-то белесые. Губ почти не видно, зубы кривые и крупные, как у старой лошади.
Вилли растерялся. С одной стороны, мы не привыкли к тому, чтобы публика лезла на сцену прямо во время выступления, – на такой случай в каждом клубе существовали секьюрити. С другой стороны, в данном случае секьюрити были бессильны. Наглый юнец в полосатом джемпере оплачивал праздник, а значит, мог делать все что вздумается.
А вздумалось ему – губа не дура – поближе познакомиться с Наташкой. Она это сразу поняла и попыталась обратить не слишком приятную ситуацию в необременительное кокетство – она взяла именинника за руку и попробовала показать ему классический шаг мамбо, чтобы он мог поучаствовать в нашем танце.
Но танцевать ему не хотелось, а хотелось покуражиться. В зале сидели его друзья, такие же прыщавые и долговязые, как и он сам. Юнцу во что бы то ни стало хотелось продемонстрировать им свою взрослость и крутизну. Недолго думая, он схватил в охапку вяло сопротивляющуюся Наташку, развернул ее лицом к залу и одним четким движением порвал кофточку на ее груди.
Я остановилась, а Вилли продолжал открывать под фонограмму рот – какое же глупое у него было в тот момент выражение лица! Наташка визжала и барахталась в руках урода, тот громко хохотал, а постановщик света оценил ситуацию по-своему и направил на них мощный луч розового прожектора.
Но зарвавшемуся имениннику этого показалось мало. Вино ударило в его не слишком изобилующую мыслями голову. Крепко держа Наталью за руку, он наклонил голову и укусил ее за сосок.
Этого я уже вынести не могла. У любого доморощенного «перформанса» должен быть свой предел. Не обращая внимания на бестолково мечущегося по сцене Федоркина, я схватила раскладной металлический штатив от микрофона и устремилась на помощь ничего не соображающей от страха Наташке. Замахнувшись, я с коротким «Э-эх!» обрушила штатив на голову не ожидавшего такой яростной атаки нахала. Как назло, попала по лицу.
Кровь хлынула из рассеченной брови, юнец отпустил Натку и тупо уставился на меня. Наверное, он мог бы запросто отнять у меня «холодное оружие», но природная трусость и внезапная боль помешали ему сориентироваться в ситуации.