Тогда он замолчал.
Отец выпрямился. Покачиваясь, как пьяный, прошёлся по комнате, остановился перед столом, склонил голову к плечу и сосредоточенно сунул палец в огонёк свечи.
— Тория, — сказал он шёпотом. — Тория…
Пламя облизывало его палец с двух сторон, чтобы затем сойтись в единый огонёк и устремиться к потолку.
— Тория, — пламя неподвижной красной точкой стояло у Эгерта в глазах.
— Папа, — шёпотом сказал Луар.
— Прости её, — отец накрыл свечку ладонью, огонёк треснул и погас. — Ты простил?
Луар удивлённо молчал. Он не задумывался над тем, должен ли он кого-то прощать.
— Она… Я виноват… Ей… — отец тёр ладони, размазывая копоть, — ещё больнее… хоть трудно представить… но… чем мне.
— А мне? — удивился Луар.
В большом обеденном зале завели нестройную, но дружную и громкую песню.
— Извини, — выдохнул отец. Луар смотрел теперь в его широкую спину, из-за плеча выглядывал кудрявый мальчик с портрета. — Извини. Но… Ей… Невозможно видеть тебя. Ты… с каждым днём… всё больше похож на отца.
Застольная песня прервалась молодецким хохотом. Под окном хрипло протрубил рожок, издалека ответил другой — патруль объезжал спокойные улицы спокойного города.
Кудрявый мальчик с портрета улыбался лукаво и безмятежно.
— На кого? — тихо спросил Луар.
Эгерт застонал сквозь зубы и обернулся. Луар встретился с ним взглядом — и подался назад.
— На своего отца… На Фагирру, служителя ордена Лаш, который… пытал твою мать.
Внизу тяжело хлопнула дверь. Гости разъезжались, так и не дождавшись хозяина и не жалея об этом; ржанула чья-то лошадь, кто-то выругал лакея, и снова смех, пьяная похвальба…
Луар смотрел, как распрямляются ворсинки ковра на месте, где секунду назад стоял Эгерт Солль.
Он понял сразу и сразу поверил. За плечами у него уже были безумные глаза матери, холодная пьяная ночь и бешеная скачка за ускользающей надеждой.
Ворсинки распрямлялись, как распрямляется трава. Как зелёный луг, где тьма стрекоз, где бродят вверх-вниз красные с чёрным жучки, где так приятно лежать на спине, раскинув руки, глядя в облака…
…И он лежал на спине, раскинув руки, а рядом, за стеной травы, играли и баловались его родители. Зелёные метёлочки стелились, пригибались к земле, чтобы потом медленно распрямиться.
Чёрные волосы матери сплетались со стеблями, с длинными острыми листьями, с жёлтыми, как пуговицы, цветами; отец смеялся, ловя её запястья, опрокидывая в зелёное месиво трав и падая сам, сплетая со стеблями уже свои, светлые, как у Луара, волосы…
Луар бездумно улыбался и смотрел, как у самого его лица вьются по бесконечной невидимой спирали две красно-чёрные, будто атласные, бабочки.