Она по-прежнему продолжала спать.
Шевалье деликатно отстранил руку молодой девушки, лежавшую на его плече, со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями отодвинулся, с трудом встал на ноги, но, почувствовав, что ноги повинуются ему, бросился бежать куда глаза глядят, оставив свой редингот, который он перед сном положил на землю, дабы воспользоваться им как подушкой, и который в данный момент служил подушкой Маауни.
Шевалье спасался бегством в сторону моря и остановился только тогда, когда оно возникло у него на пути, как препятствие.
Было около часу дня, а значит, солнце в своем зените сжигало лучами небо, а рикошетом и землю.
Шевалье представил, какое пленительное наслаждение, какое восхитительное блаженство должны испытывать ныряльщики, которые, так же, как рыбы или женщины Таити, способны скользить в волнах. И вот тогда он почти до боли пожалел, что не изучал это искусство, составляющее неотъемлемую часть мужского воспитания.
Но, не умея плавать, он тем не менее мог насладиться той прохладой и свежестью, которую дарила вода; в изгибах побережья он заметил естественные гроты, в которых море создало нечто вроде ванны.
Там его ждали те два наслаждения, которых он так жаждал: тень и освежающая прохлада.
Шевалье решил воспользоваться ими.
Он спустился на берег моря, а это было нелегко сделать, так как настала пора отлива, и словно по мановению волшебной палочки, исполнявшей все его желания, он нашел грот, высеченный, казалось, по образцу грота Калипсо.
Шевалье тщательно осмотрел все его закоулки, но грот был абсолютно пустынным.
Тогда он, удостоверившись, что его целомудрие не подвергается никакой опасности, одну за другой снял все детали своего костюма, сложил их в маленький грот, расположенный рядом с большим и представлявший его миниатюрную копию, и, нащупывая ногами дорогу, проник под свод утеса.
Даже в самом глубоком месте шевалье едва ли намерял три фута.
Эта теплая вода, однако сохраняющая свою свежесть благодаря тому, что находилась в тени утеса, доставила ему самые дивные ощущения, которые он когда-либо испытывал.
Он спрашивал себя, как человек может не уметь плавать.
Но тут же отвечал сам себе, что для того, чтобы научиться плавать, необходимо предстать перед другими людьми почти голым, а Дьедонне дамами-канониссами было привито такое понятие стыдливости, что он вздрагивал даже при мысли, что его учителем плавания станет Думесниль, хотя тот и был его лучшим другом.
К счастью, он открыл для себя этот грот; он никому о нем не скажет ни слова и будет проводить здесь часть своего времени; чувство блаженства, испытанное им в этом месте, было таково, что могло бы заменить для него любой другой отдых.