Старуха хихикнула. Дульси укутывалась поверх пальто в бесчисленные шали.
— Старик Вильям все еще плох, — продолжал доктор Оттерли. — Я уверен, что с его сердцем ему никак нельзя выходить на улицу, а уж тем более исполнять Шута. Я даже стал нарочно отказываться играть — все ради этого старого пня. Я-то думал, это его остановит, но он, кажется, готов отплясывать даже со скрипкой в руках. Пожалуй, я все-таки сыграю сам. Вот, возьмите программки. Мне они, видит бог, не нужны.
Вошла горничная с подносом, на котором лежало свернутое письмо.
— Это для доктора Оттерли, мадам, — поклонилась она.
— Черт возьми, кого еще там угораздило заболеть? — проворчал доктор и развернул листок.
Это оказался один из старых счетов, которые Лицедей обычно присылал своим клиентам. Крупными неровными буквами на нем было выведено:
Не смагу придется дать Эрни. В. А.
— Ну вот! — воскликнул доктор Оттерли. — Вот он и сдох.
— Лицедей! — вскричал преподобный отец.
— Да-с, Лицедей. Надо срочно что-то предпринять. Простите, леди Алиса. Сейчас мы все уладим. Не волнуйтесь. Чудесный был обед. До свидания.
— О боже! — воздел глаза преподобный отец. — Что же они будут делать?
— Сын Энди Андерсена заменит одного из Сыновей, — сказала Дульси. — Так у них, кажется, было предусмотрено.
— А этот идиот Эрни, — проскрежетала леди Алиса, — похоже, действительно будет за Шута. Тоска!
— Ах, бедный Эрни! Какое горе для них всех! — прощебетал преподобный отец.
— Я тебе говорила, Сэм, — он убил одного из гусей?
— Я не знал, что это сделал он, тетя Акки.
— А кто же еще? У кого бы другого хватило на это ума? Ладно, потом с ними разберусь. Надо идти, — постановила старая дама. — Одевай меня.
Дульси принялась напяливать на старуху столь же древнее пальто и укутывать ее шерстяными шарфами и шалями. Затем она натянула ей на ноги отороченные мехом ботинки, на руки — рукавицы, а на голову — старенькую шерстяную шапку с помпоном. После этого Дульси и преподобный отец закончили одеваться сами, и троица вывалилась на крыльцо.
На крыльце рядком стояли стулья, и против каждого из них горела растопленная жаровня. Когда зрители расселись, горничная укрыла им ноги пледами, а сама удалилась в дом, чтобы посмотреть представление из окна. Умный человек не станет лишний раз торчать на морозе.
От их дыхания кверху поднимались ровные столбики пара. Толпа деревенских была едва различима за морозной дымкой. Ветер доносил дым от большого костра, и его приятный запах смешивался с горячим духом разогретой смолы.
Мардианский дольмен темнел на фоне белого снега. Окруженная факелами, сцена для танца выглядела как настоящие театральные подмостки.