Ведь коли ярыжка вот так, собственной персоной, среди бела дня прибегает, — так, может, о чем-то важном предупредить собрался. Важным же может оказаться намеченный на ночь внезапный налет стрелецкого караула с целью произвести выемку незаконного вина.
Стенька уж совсем было собрался к баньке повернуть, как увидел следы на снегу.
Снежок потихоньку падал все утро, так что следы явно были свежие. Притом же в баньку они вели, а оттуда — нет. Стенька оценил размер сапог, оставив рядом свой собственный след, а также ширину шага. Мужик, ушедший в баньку и не вернувшийся, был ростом, пожалуй, повыше Стеньки.
Ярыжка призадумался — ежели бы кто хотел справить малую нужду, то в саму-то баньку зачем лезть? Пристроился за углом — и ладно. Он подождал несколько — никто не вышел. Мысль о том, что у того мужика сильно прихватило брюхо, развеселила Стеньку. И куда более разумная мысль — а не назначена ли в баньке встреча? — пришла в голову лишь когда послышался скрип шагов. Кто-то спешил от «Ленивки» в Стенькину сторону.
Ожидая увидеть или самого целовальника Щербатого, или его подручного Соплю, Стенька повернулся и даже сделал шаг к тому человеку.
Но, поскольку он стоял за углом баньки, то человек его и не заметил, а решительно проскочил вовнутрь.
Это был не Щербатый и даже не Сопля. Те, предупрежденные, что их за углом ждут, постояли бы несколько, озираясь, да и парнишечка тоже бы за своей полушкой прибежал.
Пожав плечами, Стенька уставился на угол, где назначил встречу, и тут услышал из баньки голос.
— Да тише ты!..
— А чего бояться?..
Ярыжка насторожился. То, что в баньке оказалось два человека, было ему известно. И не для того же они там встретились, чтобы молчать. Но закавыка была в том, что первый из голосов-то был мужской, зато второй бабий!
Стенька хмыкнул и внимательно поглядел на следы. Одни, недавние, кое-где накрывали собой другие, но все четыре ноги, оставившие те следы, были мужскими!
Время выдалось морозное, и предположить, что в бане ночевала, дожидаясь полюбовника, какая-то очумелая женка, Стенька мог — но не желал. Это уж было чересчур.
Когда в его душу вселялось любопытство, руки и ноги делались неуправляемы. Стенька и подумать, кажется, не успел, что дельце-то странное, а нога сама шагнула к заметенной снегом стенке, увязнув чуть ли не по колено, а ухо само, вынырнув из-под мехового колпака (колпак при этом без всякой помощи съехал набекрень), потянулось к щели между бревнышками, законопаченной мхом, разумеется, но ведь не равномерно же, наверняка где-то есть хоть крошечная прореха!