Глаза-то были знакомые — темные, глубоко посаженные, под черными бровями. И волосы на них падали, едва не касаясь ресниц, все те же, легкие и пушистые, которые сами вместе держаться не желают. И длинноватый нос, так странно вылепленный, что из-за него всю рожу вкривь повело, был тот же…
Вряд ли в тот миг лицо Данилы выражало что-то особенное. Разве что готовность к дальнейшему жестокому бою. Но Желвак понял то, чего сказано не было, да и незачем мужчинам между собой такими словами меняться.
Данила остался с ним, невзирая на дедов приказ, на строгое мнение Тимофея… Данила признал его право быть таким, каков он, Желвак, есть, и не сказал ни слова упрека…
Богдаш сделал два шага и положил руки парню на грудь. Качнул упрямой своей, непутевой, кудрявой башкой — да и прижался виском к виску. Потом оттолкнул Данилу, развернулся и поспешил прочь.
Данила остался стоять. Он хотел спросить — а как же урок? Будет ли продолжение? Но спрашивать было не у кого — Богдаш уже завернул за угол.
Вечером Семейка привел какую-то древнюю бабку, и она растерла Даниле грудь с плечами — то, что пострадало от урока.
— Ты, старая, на какой отраве свои зелья замешиваешь? — удивлялся Семейка редкостной вони, идущей от заветного горшочка. — Теперь молодца неделю к коням подпускать нельзя — чихать станут, как бы не взбесились!
Знахарка собралась было возмутиться, но конюх замахал на нее руками:
— Молчи, Христа ради!
И, усмехнувшись, повернулся к лежащему на скамье Даниле.
— Мне так-то сказали правду — мол, к чирью твоему гусиный навоз приложен! Поверишь ли, конского навоза навидался — и ничего, а от этого чуть меня наизнанку не выворотило.
— Я завтра-то руками шевелить смогу? — спросил Данила.
— Лучше бы отлежаться, светик, — и старуха принялась собирать свое имущество.
— Выходит, мне после каждого урока по три дня отлеживаться? ужаснулся Данила своему будущему.
— Тому, чему тебя учил Богдаш, не всякий кулачный боец обучен, сказал Семейка. — Я-то знаю, сам дураком был, смолоду в стенке стаивал! Вот ты все шею трешь, досталось шее! А кто велел выходить в одном зипунишке поверх рубахи?
— Двигаться легче, — объяснил Данила.
— Теперь уж совсем легко, свет! На лед в тулупах выходят, с вот такущими воротниками, и те воротники еще чуть ли не войлоком подбивают. Шею беречь надобно! Потом — без шапок вы из конюшни выскочили. Ну, до Богдашки не всякий кулаком дотянется, чтобы ему зубы пересчитать — руку в сажень длиной сперва отрасти. А тебя, дурака, всякий ткнет в рыло — и шамкай потом, как старый дед! Когда дерешься — шапку в зубах зажимай непременно! Она и удар гасит, вскользь пускает, и во рту у тебя — вроде распорки.