Велев смотрителю раздеть тело и убедиться, что парнишка доподлинно замерз, а не погублен рукой человеческой, Стенька с Деревниным поволокли очумевшего от неприятности мужика в приказ — отбирать сказку.
С шумным вздохом Деревнин скинул Стеньке на руки шубу, сел, достал из перницы упрятанное было перо и снял со стопки чистый бумажный лист.
— Ну, сказывай!
Мужик клялся и божился, что среди его знакомых и родни таких парнишек не видано, и для чего бы горемыке забираться в сани — ему неведомо, а сам он — Васька Похлебкин из Ростокина.
— Знаю я вас, ростокинских воров… — проворчал Деревнин, и тут Стенька выложил на стол деревянную книжицу.
— Ты, Гаврила Михайлович, про это расспроси, — посоветовал негромко.
— А это что за диковина?
— А на мертвом теле найдена, за пазухой.
Деревнин повертел книжицу, попытался одолеть хоть строку — и не смог. Странная грамота пошла по рукам, приказные вертели ее так и сяк, толку же не было никакого.
— Может, письмо затейного склада? — предположил самый юный из подьячих Земского приказа, Аникей Давыдов.
О том, что государь Алексей Михайлович в последнее время сильно увлекался такими делами, подьячие слыхивали, а те, что постарше, могли бы рассказать, что закрытым письмом писались донесения еще покойному государю Михаилу Федоровичу. Сама мысль, что кто-то на Москве такими вещами балуется, была малоприятна…
Деревнин забрал деревянную грамоту, в последний раз попытался одолеть хоть слово — да и махнул рукой.
— Коли закрытое письмо — то какого же черта на дереве писано? спросил сам себя. — Ничего попроще не нашлось? Бумага, что ли, вздорожала?
— А книжица-то старая, — заметил Колесников. — Совсем ветхая.
— Что же с ней парнишка-то делал? Кому нес? — разумно спросил самый старый и дородный из подьячих Земского приказа, осанистее и бородатее иного боярина, Семен Алексеевич Протасьев.
Ответом было всеобщее хмыканье и пожимание плеч.
— А может — у кого унес? — иначе повернул дело Колесников. — У кого на Москве такие книжицы водиться могут?
— А ведь придется разбираться… — продолжал Протасьев. — Ты, Степа, чай, когда книжицу отыскал, ее не припрятал сразу же, а народишку дал разглядеть. То-то теперь на торгу галдят про замерзшего парнишечку и деревянную грамоту! Вперед, пожалуй, будь поумнее…
— Этого учить — что в ступе воду толочь, — памятуя о прошлых подвигах своего подначального, буркнул Деревнин. — Ладно, братцы, видно, такова моя горькая долюшка. Коли подумать, то книжица это опасная. Кому на ум придет по дереву закрытым письмом писать? Богоотступникам разве…