Вонг остался заправлять машину, а Чен с Андреем, перейдя горячую от зноя площадку, вошли в бунгало. Внутри было темно, прохладно от кондиционера, в узких окнах голубело небо, тускло отсвечивая в толстых плахах столов и тяжелых скамьях, темное дерево которых было вылощено локтями и задами посетителей.
— Вот тут мы умоемся, побреемся, да и перекусим.
— А Вонг? — спросил Андрей.
— Пообедает в «Макдоналдсе», на бензоколонке. Что поделаешь, любитель американской еды. Странно для вьетнамца, не правда ли?
— Может, это форма обрядового каннибализма? Вдруг он представляет, что он Виктор-Чарли>[8], поедающий пленного Джи-Ай?>[9]
— С чего ты взял, что вьетконговцы жрали янкесов? А Вонг, кстати, сам из эмигрантов. Его семья сбежала из Сайгона. Впрочем, для Вонга это древняя история, как и для всех нас.
— Кто не помнит историю, для того она повторяется.
— Может, и так, — согласился Чен. — Ладно, давай съедим что-нибудь.
Приведя себя в порядок, они заказали plat du jour ( Дежурное блюдо дня (фр.)).: острый черный рис с печеными красными бананами, к нему по банке австралийского лимонного пива «Две собаки». Заказ принесла индийская девушка-официантка; у нее были диковатые темные глаза под тяжелыми веками, смуглое цыганское лицо, яркие, но жесткие губы, толстая черная коса. Одета она была в длинную синюю блузу с серебристой вышивкой, легкие штаны кофейного цвета в синюю полоску; на округлых плечах лежал шелковый платок с темно-розовым цветочным узором.
— Вот и эти еще, — заметил китаец.
— Индийская диаспора?
— Она самая. Пока молчат, но... Здесь все очень сложно, Эндрю. Ты пока в стороне, но все же постарайся понять.
— Постараюсь. — Андрей снял с куай-цзы>[10] хрустящую бумагу с пожеланием счастья на китайском языке. — Странный ты, однако, китаец.
— Это еще почему? — В голосе Чена послышалась настороженность.
«А почему, в самом деле? Да так — странный, и все».
— Не знаю... говоришь как-то не так, и вообще... Я китайцев-то видел.
— Где же ты их видел?
— То здесь, то там.
— Понятно. Интересный ты человек, Эндрю, все замечаешь. Вот и погоду утром заметил.
— Привычка.
— А ведь ты прав насчет странности. Хотя я мог бы возразить, что китайцы, как и русские, тоже разные. Сам я из Харбина, с Северо-востока. Некоторое время жил в Союзе, бывал и в России, по разным поводам. Знал некоторых русских, особенно из старых эмигрантских семей. Но, — крепкий указательный палец качнулся перед лицом Шинкарева, — ни для твоей ситуации, ни для наших с тобой дел это не имеет никакого значения. Ни-ка-ко-го! Если живы будем... А теперь к делу: давай посмотрим, что привез.