– Значит, это тоже часть вашего хитроумного плана? Сначала вы отказываетесь заплатить штраф. Потом вас бросают в тюрьму, где вы объявляете голодовку, а пресса тем временем вовсю трубит о жестокости и бесчеловечности нашего правительства!
Девушка едва сдерживала рыдания.
– Я не хочу оказаться в тюрьме!.. Не хочу… Вот почему я… пыталась… убить себя…
Она посмотрела на так и не разорвавшуюся бомбу и беспомощно всплеснула руками.
– Ну что я за недотепа! – в сердцах воскликнула она. – Даже убить себя толком и то не сумела…
Рейберн Лайл снова подошел к ней.
– Может быть, вы расскажете мне поподробней, что все это значит, – предложил он уже более мягким тоном. – Должен признаться, вы меня весьма заинтриговали…
Она подняла на него свои огромные глаза, полные слез. Губы девушки дрожали, делая ее личико трогательным и беззащитным. Глядя на свою непрошеную гостью, Лайл подумал, что еще никогда не видел такой очаровательной особы.
Она ни в малой степени не походила на всех тех светских девиц, с которыми он каждый день сталкивался в обществе.
Она была не только очень юной – в ее облике угадывалась невинность и чистота, что-то весьма возвышенное и духовное, чего Лайлу, при всем его богатом опыте, уже давно не случалось видеть ни в одной женщине.
Вот почему он обратился к ней почти ласково, оставив резкий тон, которым разговаривал еще несколько минут назад:
– Будьте добры, сядьте и расскажите мне все по порядку. Наверное, вы не откажетесь чего-нибудь выпить. Я сам, например, умираю от жажды.
С этими словами он подошел к подносу с напитками, не спрашивая согласия девушки, открыл бутылку шампанского, охлаждавшуюся в ведерке со льдом, и наполнил бокал.
Подав его девушке, Лайл налил еще один – для себя – и с наслаждением сделал глоток. Похоже, что сейчас в горле у него пересохло даже сильнее, чем в тот момент, когда он вышел из палаты общ ин!
– Сядьте, – обратился он к незнакомке, – и для начала назовите мне свое имя.
Девушка заколебалась. Чувствовалось, что она предпочла бы сохранить инкогнито, однако через минуту, потупив глаза, тихо произнесла:
– Меня зовут Виола Брэндон…
– Брэндон? – удивленно повторил Лайл. – Тогда, очевидно, вы родственница леди Брэндон, одного из лидеров вашего движения?
– Это моя мачеха.
– Я знавал вашего отца, – продолжал Лайл. – Вряд ли он бы одобрил ваше сегодняшнее безрассудство!
– Конечно, нет! Папа был бы в ярости… Рейберн Лайл слегка удивился, что девушка так охотно с ним согласилась, но, видимо, она сохранила хоть остатки благоразумия.
Сэр Ричард Брэндон был один из самых уважаемых и любимых камергеров королевы Виктории.