– Ненавижу ее! – воскликнула она, разражаясь рыданиями. – Боже, как я ее ненавижу!
Стоило леди Сайдел представить себе Шерис Плимуорт с ее пышными медными волосами и загадочными болотно-зелеными глазами, как в ней просыпалась жажда мести.
– Я ее отравлю, задушу, зарежу! Разом покончу и с ней, и с ним! – выкрикнула она, и этот безумный возглас означал, что она находится на грани одного из своих знаменитых приступов, диких проявлений безудержного темперамента, приводивших в ужас всех ее слуг, а иногда – и ее самое.
Откинувшись на спинку кресла, леди Сайдел с вожделением воображала, как вонзает нож в шею предполагаемой соперницы, как неуловимая улыбка, привлекавшая мужчин, словно магнит, сходит с ее отвратительного лица.
Затем леди Сайдел попыталась представить себе, как будет расправляться с графом Треварноном.
Интересно, что бы она чувствовала, если бы он лежал у ее ног, раненный в самое сердце, испуская дух, истекая кровью.
Потом она сказала себе, что жизнь без Треварнона ее не устраивает и она должна любыми силами сохранить любовника, ненадежнее прибрать его к рукам и уничтожить соперницу.
– Нет, Шерис Плимуорт, он тебе не достанется! – решительно, чуть ли не с угрозой, воскликнула она.
Ее возглас разнесся по всему просторному будуару, смешиваясь, как ей показалось, с экзотическим запахом ее любимых духов и с ароматом тубероз, которыми она всегда окружала себя с тех пор, как кто-то сказал при ней, что эти цветы испускают флюиды, возбуждающие страсть.
Встав с кресла, она легкой походкой подошла к большому зеркалу в позолоченной раме, стоявшему в дальнем конце комнаты.
Леди Сайдел долго стояла перед ним, с удовлетворением разглядывая изгибы своего тела, достойного, по мнению всех близко знакомых ей мужчин, как минимум греческой богини, тонкую, белоснежную шею, прелестное лицо, на котором глаза и губы еще дышали страстью.
– Он умеет возбуждать меня, как никто другой, – сказала она себе. – Я не могу его потерять. И я его не потеряю.
Сидя в модном высоком фаэтоне, граф Треварнон размышлял, почему женщины становились столь несдержанны как морально, так и физически, после того как проявляли особую страсть в выражении любви.
Ему казалось, что он заставляет выйти наружу нечто сокровенное, что в другое время они умело маскировали.
Он пришел к выводу, что леди Сайдел с ее привязчивостью, склонностью к театральным сценам и непредсказуемыми приступами безумной ревности ему окончательно приелась.
– Какой я глупец, что связался с ней! – в сердцах упрекнул себя граф.
Он дал себе слово, что по возвращении в Лондон из Эскота перестанет ездить к ней в дом на Брутон-стрит, в котором, как злословили в свете, мраморные ступени лестницы износились под ногами бесчисленных любовников, изо дня в день снующих туда и обратно.