— Тогда почему нельзя подождать еще немного? Я не прошу ждать год, Ви. Дождись, пока я не возьму Харкера.
Она вгляделась в него. Что-то необычное было в глубине его светлых глаз. Что-то незнакомое во взгляде.
— Ты чем-то напуган. Он кивнул:
— Это Харкер.
Она покачала головой, прижимая к груди сорочку.
— Нет. Ты боишься меня, а не Харкера. Ты думаешь, что я отвергну тебя, как раньше тебя отвергало общество.
Норт побледнел, но не стал ничего отрицать.
— По положению я ниже тебя.
— Ты ниже меня по уму! Потому что это самая большая глупость, какую я от тебя слышала.
— А что, если в один прекрасный день ты пожалеешь о своем выборе? Ведь ты можешь выйти за человека, который стоит тебя. За человека, который обеспечит тебе достойную жизнь.
— Единственный человек, который может дать мне то, что я хочу, — это ты! А сейчас уходи. — Голос Октавии задрожал. — Возвращайся, когда решишь жить, не оглядываясь на то, что думают другие.
— Ви…
Она не стала слушать. Повернулась к Норту спиной и направилась к двери. Потом остановилась и посмотрела на него. Сердце разрывалось.
— Вот тогда и возвращайся, Норри. Я, может, тебя дождусь.
* * *
Так что же она хотела сказать этим «может, дождусь»? Шутит, что ли? После всего, что у них было, после того, как она разорвала помолвку ради него?
Норт размышлял, пока наемный экипаж тащил его по освещенным улицам Мейфэра. Октавия не шутила, выставляя его за дверь. Ей было по-настоящему больно, когда он отказался признать, что любит ее.
Дело не в том, что ему не хотелось признаться ей в любви. Просто такими словами мужчины не разбрасываются. Во всяком случае, не должны разбрасываться. К признанию нужно подходить ответственно. Клясться можно только тогда, когда уверен, что исполнишь клятву. А сейчас, пока Харкер утюжит улицы, Норт не был уверен ни в чем. Харкер и так представлял для нее угрозу. Но если ему станет известно, что они с Нортом собираются соединиться, он не колеблясь попытается использовать Октавию как оружие.
Помимо этой причины, существовали и другие. По большей части глупые и дурацкие. Норт хотел дать ей время одуматься. Ему будет не так просто войти в светское общество. Вряд ли там его примут с распростертыми объятиями. Он хотел быть уверенным, что не опозорит ее, что она не застесняется его.
Можно хоть целую ночь думать над тем, почему им с Октавией лучше не быть вместе, но все сведется к одному примитивному выводу. Она права. Норт напуган. Напуган тем, что может потерять ее. Нет, он боится, что она бросит его. И до глубины души страшится, что она не бросит его. Потерять ее или быть отвергнутым — такое можно представить. Но что ему делать, если она вдруг останется? В его взрослой жизни было так мало по-настоящему счастливых мгновений, со смерти матери было так мало приятных переживаний, что мысль о том, что все может сложиться по-другому, вызывала настоящее уныние.