– Ни черта не понимаю! При чем тут смерть какой-то там Белоусовой и Вадька? Ну, звонила она ему, и что?
– Мы не знаем, почему она умерла, – сказал Артур, срывая автомобиль с места. – Может, ее тоже укокошили?
– Кто? Вадька? Чушь собачья. Он еще мальчишка... Слушай, Артур, по-моему, пара чудиков-следователей нарушают процессуальные правила. У тебя есть знакомые в их структуре?
– У матери должны быть. Я, к счастью, даже услугами адвоката пользовался крайне редко и по мелочам.
– Кстати! Давай позвоним адвокату? Пусть при-едет.
– Мы не знаем, что ставится в вину Вадиму.
– Все равно. Ты прикинь: обыск! Тут без адвоката нельзя.
– Подождем. И с мамой посоветуемся.
– Ну, как знаешь. Я бы вызвал без мамы.
А в доме, когда все приехали туда, Агата как села на диван, схватившись за сердце, так с него и не вставала. Милиция! Следователь! Пригласили понятых! К счастью, соседей не оказалось дома, понятыми стали домработница, кухарка и дворник. Сыновья, дочь и зять поднялись наверх, Агата ждала внизу результатов, замерев от ужаса.
В комнате Вадима ничего, подтверждающего его причастность к убийству Белоусовой, не нашли. Кроме ключика, завернутого в носовой платок, который лежал в кармане летнего пиджака, висевшего в шкафу.
– Что это за ключ? – спросил Сербин Вадима.
– Понятия не имею, – ответил тот. – Я его туда не клал.
Сербин отдал ключ Оленину со словами:
– Быстро смотайся... сам знаешь куда. Сразу позвони.
Оленин понял, рванул к выходу. А Сербин начал тянуть резину. Он медленно еще раз обошел комнату, заложив руки за спину. Остановился у кричащих плакатов, занимавших половину стены, – на них были запечатлены знаменитые рок-группы, на музыкантах много кожи и железа.
– В юности я тоже увлекался роком. А теперь могу слушать музыку, только когда она звучит тихо, к тому же лирическую. Рок и тишина несовместимы, не так ли?
– Не заговаривайте зубы, – процедил Вадим. – Объясните, что все это значит?
– Вы имеете в виду обыск? – прикинулся простачком Сербин. – Просто формальность.
– От ваших формальностей всех трясет, – буркнул Никита.
– Неудивительно, от нашего вида людей тоже трясет.
– А вам и нравится, – поддел его Артур.
Сербин был уже в том возрасте, когда шпильки и оскорбления проносятся мимо, душа их не слышит. Он взглянул на молодых людей, сбившихся в кучку, без труда прочел на их лицах драматичное напряжение, иначе сказать – страх, увидел нетерпение и растерянность. Одно и то же в подобных случаях. Вероятно, будут еще истерики, слезы, отчаянные просьбы, а потом угрозы... Но Сербину не будет их жалко, потому что процедура со всеми ее составляющими вошла уже в привычку.