Я удивлялась, как другие — Тиш, моя мать — в один прекрасный вечер становились женщинами, а потом продолжали жить по-прежнему, даже не ощущая существенной разницы. Это было откровением, это изменяло жизнь. И я хотела понять, как можно заниматься этим каждую ночь и при этом оставаться в общем-то тем же человеком, что и до сих пор.
Тиш выходила из душа, закутанная в тонкое, серовато-белое полотенце „Три Делт", когда я вошла в комнату. Она сразу все поняла. Мы не сказали друг другу ни слова, но Тиш догадалась, что этот вечер я провела с Крисом.
Я всегда удивлялась, как она могла это узнать, но никогда не спрашивала подругу. Я догадывалась, что она спит с Чарли, но не знала, когда начались их отношения. Мы не говорили об этом.
— Я предполагаю, что разговариваю с будущей миссис Кристофер Колхаун? — засмеялась она.
— Верно, — произнесла я, тоже пытаясь улыбнуться, — мы поженимся через неделю после вас.
— Итак, твоя великая мечта начинает осуществляться.
— Да, это так.
— Тогда почему же ты плакала?
— Знаешь… Это пресловутые слезы радости…
Она повернулась к своему шкафу, вытащила сигарету и закурила. Чарли настаивал, чтобы она бросила курить, и она пыталась, но уклонялась от установленного правила, когда нервничала.
— Ну и как прошла „пресловутая" первая ночь?
— Первая ночь? — весело переспросила я.
— Перестань, Энди! Знаю, ты угнетена, ты плакала. Он обидел тебя?
— Нет, все было замечательно.
Она молчала и пристально смотрела на меня через дым сигареты. Я почувствовала, что слезы вот-вот готовы хлынуть вновь. И я с трудом произнесла:
— Это было… ужасно. Не так, как ты думаешь, а… по-настоящему жутко. Я удивляюсь себе, Тиш…
— Да?
— Могу я тебя спросить?.. — Я остановилась.
— Энди, конечно, ты должна знать, что мы с Чарли трахаемся, как норки, когда только возможно, с тех пор как он дал мне какие-то таблетки. Не стесняйся, спрашивай меня обо всем.
— Слушай, разве возможно, чтобы было так хорошо уже с первого раза? И чтобы мне сразу понравилось это? Я хотела еще и еще, я думала, что не смогу ждать дольше…
Тиш раздавила сигарету в пепельнице и обняла меня.
— Господи, нет, конечно. Это почти всегда ужасно в первый раз, — произнесла она. — Больно, как в аду, и неприятно. Ты ничего не чувствуешь, и тебя интересуют только два вопроса: не слишком ли ты холодна, и не собирается ли он тебя бросить. Никаких потрясающих ощущений, я уверена в этом. Думаю, потому, что головой-то ты понимаешь, что все о'кей, и в то же время чувствуешь, что все не так, как надо. И поэтому ты ощущаешь себя шлюхой или мошенницей, а то еще кем-нибудь похуже. Все это мамочкино воспитание. Я ревела два дня, когда впервые это сделала. Но потом все стало намного лучше. Правда, лучше. Все стало прекрасно. Постепенно ты начинаешь доверяться ему, ты понимаешь, что он не собирается тебя бросать, да и таблетки играют определенную роль… А затем все становится просто чудесно. Сладко, таинственно, нежно и… подобно взрыву. Ух! Я возбуждаюсь, стоит только заговорить об этом.