Проговорив это, он снова бросил на перила свою шинель и уселся на самой верхней ступеньке.
Асю не тронули ни почтительность, с которой он смотрел на нее, ни его спокойствие и сдержанность. Его твердость — вот что поколебало ее, и, прищурив глаза, она спросила:
— В чем они все провинились перед вами?
— Они? Ни в чем. Это я перед ними виноват. Перед ней, а еще больше перед Сеней.
— Так вы что? Извиняться, что ли, пришли? — спросила Ася, чувствуя новый прилив негодования. — Этого только еще и недостает…
Ничего на это он не ответил и даже головы не повернул, и Ася поняла, что не за этим он пришел и что сказала она глупость. Тогда она торопливо проговорила:
— Входите. Да, конечно, входите. — И сошла с высокого порога, давая ему дорогу.
Почему-то за это время Сеня ни разу не вспомнил о первоисточнике всех своих бед, о летчике Ожгибесове. Не оттого ли, что все бредовые видения улетучиваются с первыми проблесками сознания? А Ожгибесов — бред. Сумрачный больничный коридор, летящие навстречу белые двери и обезумевший человек в сером халате. Бред.
Сеня только что поднялся по склону оврага, где у реки набирал песок, и сразу же увидел Ожгибесова. Летчик появился в чаще белеющих крестов и памятников неправдоподобный, как загробная тень, слоняющаяся среди могил. Ничем он не напоминал того, в сером халате, бесноватого, каким он запомнился Сене. И шел он не торопясь, как бы гуляя, ловко огибая могильные холмики.
Сеня уронил ведро, и оно покатилось прямо под ноги Ожгибесову. Остановив ведро носком начищенного сапога, он приветствовал Сеню:
— Здорово, служитель!
— Вот так, — сказал Сеня и почему-то торжествующе улыбнулся.
Он тут же сообразил, что и говорит и улыбается глупо, но ничем иным не мог защитить себя от неминуемого осуждения.
— Сенька, брось, — властно сказал Ожгибесов.
— А кто поднимет? — с прежней глупой улыбкой спросил Сеня.
Он никак не мог побороть себя, никак не мог принять тон суровой отчужденности и высокомерия. Только так и надо разговаривать с человеком, которого перестал уважать.
Но Ожгибесов ничего не заметил и просто предложил:
— Давай-ка потолкуем, как на свете жить.
Если бы Сеня не был так сбит с толку, он бы увидел, насколько изменился Ожгибесов со времени той бредовой встречи в госпитале. Но Сеня ждал от него какой-то новой опасной выдумки. Хотя разве можно придумать еще что-то хуже того, что уже произошло?
— О чем нам толковать? Все ясно.
— А мне вот не все ясно. Что ты о себе думаешь?
— Какое вам дело до меня!
— А такое, что мне надо тебя выручать. Я, Семен, неладно действовал. Понимаешь, прощения у тебя просить глупо. Ну, простишь ты меня или нет, от этого никому не полегчает. Слушай, уйдем отсюда, для разговора. Как ты тут терпишь, не понимаю?