Но Ожгибесов совершенно нормальным голосом проговорил:
— Не место тут тебе.
— А где мое место? Где? Ну, где мне еще найдется место!..
— А, брось ты петушиться. Ты не мальчишка, ты человек взрослый и отвечай по-взрослому. Я понимаю, нервишки шалят. А ты их в кулак зажми, чтобы не пищали. Какие-то сволочи, проходимцы сильней тебя оказались, ты от них аж в овраг сиганул, вот какого страху нагнали!
— Ладно, — Сеня сунул ладони под мышки и поднял плечи. — Все сказали?
Ему стало не по себе. Все, что говорил Ожгибесов, было обидно слушать и еще обиднее соглашаться с его словами, а не соглашаться невозможно. Ведь правда, что он совершил самый тяжкий грех, какой только может совершить человек: он струсил. Что может быть постыднее трусости? Что?
— Так. Значит, нигде тебе нет места, кроме как на кладбище? Балда ты, однако.
Сеня презрительно скривил губы, но смолчал.
— И все люди против тебя, — продолжал Ожгибесов, уже не скрывая своего подозрения. — Все, кроме попов. Не думал я, что ты такой слабак.
— Ну, хватит. В этом я и без вас разберусь. Зачем вы пришли?
Тогда Ожгибесов рассказал о Таисии Никитичне все, что узнал от Вали. Наступила такая тишина, что Сене показалось, будто его оглушил этот рассказ. Он старался ничем не выдать своего волнения и крепче зажал под мышками ладони, чтобы унять дрожь. Бедовая речонка Лягушиха шумит у самых ног, все еще никак не успокоится после весеннего разгула.
— Ошибся я, Сеня. Поверил людям. Да и как было не поверить?..
— Да за такую ошибку знаете куда вас… как вас… — Он не мог говорить, его била дрожь, будто он только что искупался в ледяной лягушихинской воде.
— Нет, не то. Ты еще ничего не знаешь. Ты главное самое еще не знаешь.
— Все я знаю! — выкрикнул Сеня, не понимая, что делает, и неожиданно для себя ударил Ожгибесова по лицу. Он совсем не хотел этого и ударил, скорей всего, от растерянности, от бессилия, оттого, что надо было что-то сделать, но он не знал, что.
— Вот ты как… — растерянно проговорил Ожгибесов. Он даже покачнулся, хотя удар совсем не был таким сильным. — Что же нам с тобой теперь делать?
Сеня не ответил. Спокойствие Ожгибесова возмутило его, и он презирал себя за то, что и сам не мог так же спокойно сказать что-нибудь такое, что заставило бы этого предателя дико закричать, забиться в припадке, как тогда, в больничном коридоре.
— Давай, Семен, не сдерживайся, — сочувственно посоветовал Ожгибесов, чем совсем добил Сеню. — Мне доктор так посоветовал, если что подопрет по линии психической, то не сдерживаться, а выдавать на полные обороты. Сдерживаться, оказывается, хуже. Вот не думал.