— Вильнюс взят.
Это сообщение отвлекло Бакшина от горьких мыслей о будущем, которое отбивается от рук, хочет жить по-своему, своим умом, и нисколько не считается с теми, что старше, опытнее и кто своим трудом и своей кровью завоевал для них возможность жить и работать. «Оценят ли они это когда-нибудь? — спросил он сам себя, и сам же себе ответил: — Заставим. Жизнь заставит. Продолжать и умножать дела отцов — святая обязанность сыновей. А поскольку она святая, то не о чем и говорить…»
Успокоенный такими мыслями, он задремал и не заметил, когда пришел Сеня, нисколько не смущенный, а скорее торжествующий. В синих сумерках подвала пылающее и загорелое его лицо казалось совсем темным. Глаза сияли.
— Ага, явился… — сказал Бакшин, приготовляясь задать этому мальчишке, да так, чтобы пот прошиб.
Но Сеня опередил его: бросив свой пиджак на постель, он решительно заявил:
— Скорей всего пойду-ка я в строители. Такое это великое дело!
И этим он как бы разрушил все, что Бакшин приготовился высказать, и сама собой отпала всякая необходимость что-то доказывать и тем более «задавать этому мальчишке».
— Смотри-ка, самостоятельный какой, — только и смог проговорить Бакшин, старательно скрывая свое удовольствие и свое удивление.
— А я, знаете ли, давно уже привык сам все решать для себя. У нас в семье всегда так было принято. Мы все сами решали, ну, конечно, советовались, обсуждали. Мне это потом очень пригодилось. Вы же сами знаете, как у меня все получилось. Так что я теперь сам…
Что это? Намек? А может быть, обвинение? Бакшин поднялся и, сидя на своей постели, хмуро взглянул на Сеню. Нет, ничего не заметно такого: расхаживает по комнате и бурно радуется какому-то своему счастью.
— Дай-ка папиросы, там, на столе, — попросил Бакшин. — Я ведь не к тому, чтобы… Ты где был-то?
— Да я с ребятами, которые на восстановлении мельницы. Мальчишки еще совсем, а уж какие они мастера!.. — Сеня засмеялся и покрутил головой, как бы удивляясь такому замечательному несоответствию. — Как они здорово кирпичи кладут! Они и меня научили. Я уже тоже могу класть. Знаете, это только кажется просто, а в самом деле очень там соображать надо…
И Бакшин с необъяснимым для него удовольствием прослушал лекцию о том, что сам уже давно и хорошо знал. Неподдельная увлеченность лектора компенсировала его неопытность. Это совсем уж примирило Бакшина со всевозможными Семиными своевольными поступками.
— Есть ты, наверное, хочешь?
Оказалось, что Сеня и пообедал с ребятами на стройке, и поужинал, и два раза искупался в речке, но когда присел к столу, то съел все, что осталось от завтрака и обеда. И все время, пока он ел и говорил, Бакшин сидел на своей постели, курил и думал, как рассказать Сене то самое главное, для чего он сюда приехал.