Лязгнул засов, и тоненький луч дрожащего света едва занимавшегося осеннего денька, похоже, что бессолнечного, хмурого, упал на земляной пол, с набросанной на него гниловатой жесткой соломою.
– Входи, располагайся, герр! – издевательски хохотнув, стражник – тучный, с чем-то похожим на свиное рыло лицом, кнехт кивнул на охапки соломы. – Тут теперь твой бург.
Пожав плечами, Ратников звякнул цепями – ру– ки и ноги орденский кузнец только что заковал в кандалы.
– Малую нужду справлять во-он на тот угол, – хохотнул второй страж, вислоусый, длинный, почти под самый потолок. – Большую – утром, как выведем. Ну? Чего встал-то?
Узник сделал шаг, неприятно пораженный открывшейся перед ним перспективой, точнее – ее отсутствием. По приезде в Псков орденские братья резко перестали вести себя с ним, как рыцари – куда только делась их былая вежливость и относительное радушие? С чего бы? Что-то случилось здесь, во Пскове, едва зашли на орденское подворье… Кто-то еще опознал Ратникова? Почему бы и нет? Раз есть Кривой Ярил, вполне могут найтись и другие. Хоть тот же Кнут Карасевич, если не сгинул еще. Быть может, даже сама боярышня Ирина – главарь шайки. Или лучше сказать – атаманша? Почему бы и нет, раз уж теперь именно здесь, на Танаевом озере, открылся переход – сюда и переориентировали весь работорговый бизнес. Отца каштеляна в долю взяли, надо же! А как же – раз уж это теперь орденская территория… вернее – союзного Ордену Пскова. А с немцами они, похоже – вась-вась… Тот же Кривой Ярил – по крайней мере…
Михаил покачал головой – нет, явно его на подворье кто-то увидел. И не случайно – специально провели, показали… в этакую рань. Ну, что уж теперь…
За спиной лязгнул засов, и Ратников, чуть склонив голову, поздоровался – в узилище, насколько можно было разобрать, кроме него, находилось еще с десяток человек, некоторые по виду – бродяги, а другие – купцы или просто зажиточные горожане, быть может, даже и бояре… Нет, бояр вряд ли стали бы в таких застенках держать.
– И ты здрав будь, братец, – откликнулся старческий голос слева от входа. – Присаживайся – местечко есть.
– Гостеприимный ты человек, Дромило, – пробасил кто-то рядом. – Словно в свои хоромы зовешь.
– Да не было у меня ни в жисть никаких хором. А ты, Бреслав, чем смеяться, так лучше б подвинулся, человек, может, устал да прилечь хочет.
– Ляжет, когда с Сытенем повидается, – глухо хохотнул бас. – От, тогда уж точно – ляжет.
– Типун тебя на язык, Бреславе!
Сделав пару шагов, Ратников осторожно уселся на солому и осмотрелся – насколько это вообще оказалось возможным сделать. Впрочем – возможно. Чем дальше, тем в узилище становилось не то чтобы светлее, но уже не так темно и мрачно. Свет проникал сквозь маленькое – в ладонь – окошечко под самым потолком. При всем желании – не пролезешь. Пахло прелой соломой и потом, из дальнего угла несло сильным запахом мочи. Вытянув руку, Миша потрогал стену – каменная кладка, сырая и холодная – дом на подворье бы выстроен по-новгородски, на высоком каменном подклете, в котором сейчас и находились узники.