Внутри редакционного дворика было чисто. Сияющие снарядные гильзы заменяли урны. Ну и конечно, неизбежная доска документации, пыльная фанера, обтянутая мутноватым полиэтиленом. Палатка была разделена надвое фанерной перегородкой. При входе – редакция, глубже – спальное помещение. Четыре койки, чугунная печь, обложенная камнями. Автоматные стволы торчали из-под тощих подушек, поскольку в сейф они не влезали, а патроны и гранаты вместе с тапочками, старыми ботинками и носками заталкивались под кровать.
Курить в палатке не дозволялось. Редактор не курил, будучи убежден, что курение сильно влияет на снижение половой потенции, да и попросту в этой ветхой, сухой как порох палатке, особенно когда протапливалась печь еще прохладными ночами, – душа ныла от нехороших видений. Палатка, кстати, была прижата к машинам вертолетной ТЭЧ (технико-эксплуатационной части), набитым дорогостоящей аппаратурой, а задами дворик выходил на площадку, куда закатывали вертолеты «МИ-24» для регламентных работ. За пожар могли и шлепнуть до суда и следствия.
Шестеро солдат, они были хозяевами типографии, жили в прицепе. Там бойцы оборудовали гигантскую берлогу, обитую и устланную синими армейскими одеялами.
– А ведь сегодня первое апреля, – задумчиво как-то сказал редактор, – праздник. И ответственный секретарь прибыл…
Через десять минут офицеры подняли пластиковые колпачки от НУРСов, заменявшие стопки, и выпили за все хорошее сразу. Закусили перловой кашей из сухого пайка.
Наливая по второй, редактор пояснил Астманову, что здесь, в Афгане, эту рюмку пьют молча, не чокаясь, поминая погибших. Позже, в Ташкенте, Астманов долго не мог привыкнуть к тому, что за погибших – «третий тост». Толком такое смещение никто объяснить не мог, как, впрочем, и то, почему бы поминальному стакану не быть первым? Ведь вкуснее и праведнее всего пьется за ушедших в мир иной.
Пятеро типографских бойцов были русские, шестой – Одилджон – узбек из Ферганы. Он просто расцвел, когда Алексей заговорил с ним на родном языке, и через несколько дней привел вежливых, чистеньких земляков, устроил Астманову смотрины.
Умываться солдаты ходили к соседям из ТЭЧ. Офицерам по утрам поливали из чайника. Астманову это не понравилось, и на следующий же день, найдя на свалке пятилитровую жестяную банку, длинную шпильку с резьбой, он соорудил добрый старый рукомойник.
В Советской армии и Военно-морском флоте к началу восьмидесятых годов было около ста пятидесяти действующих дивизионных, бригадных, базовых и крейсерских газет. Многотиражек. От Кубы до Шпицбергена. Для них были строго установлены периодичность, формат, тираж, технология печати. Начиная со времен Буденного и Ворошилова вся жизнь этих печатных придатков политических отделов регламентировалась огромным количеством неустаревающих приказов и директив. Кроме того, в кадрированных дивизиях «окопные правды» находились в анабиозе, периодически оживая во время мобилизационных мероприятий. И тогда сотрудники районных газет, офицеры запаса и военнообязанные, полиграфисты, приписанные к дивизиям, выпускали один-два номера, тем доказывая, что «если завтра война», то газета займет свое законное место в боевых порядках, рядом с тыловым пунктом управления.