В их доме собирались ученые, писатели, артисты и политики. Душою общества, собиравшегося по воскресеньям в салоне госпожи Сарс, был Эрнст. Сама она умела занять гостей интересными рассказами, а Ева и Малли пели. Началось все с того, что у дядюшек стали бывать коллеги, которых они принимали в своей комнатке, беседуя о политике и науке. Фру Сарс заинтересовалась этими беседами и тоже захотела в них участвовать. Она стала приглашать всех в гостиную. Я была слишком мала, чтобы бывать в бабушкином салоне, но слышала о нем от тети Малли; она говорила, что время от времени его посещал брат бабушки, поэт Вельхавен, правда, он только стоял в дверях, саркастически оглядывая общество, и не принимал участия в спорах.
Сарсы были пылкие венстре[33], и само собой разумеется, что весь круг собиравшихся в салоне придерживался таких же политических взглядов.
В те времена, как известно, хейре[34] (правые) и венстре (левые) были отнюдь не в добрых отношениях. «Когда историк-хейре До встречал историка-венстре Сарса, он багровел от злости и круто сворачивал в сторону,— рассказывает «Сфинкс»[35].— По-латыни и по-норвежски обрушивался он на историю Норвегии, написанную Сарсом».
Я не могу разделить чувства «историка-хейре», потому что и родители мои, и их друзья, под влиянием которых я росла, восхищались и дядей Эрнстом, и делом его жизни — историей Норвегии. Между отцом и родственниками моей матери были прекрасные отношения. Отец любил их всех, семья Сарсов стала и его семьей, он чувствовал духовное и культурное родство с ними. Дядя Эрнст и дядя Оссиан на всю жизнь остались его лучшими друзьями. Отец и дядя Эрнст имели в основном одинаковые политические взгляды, и общение с ним было для отца радостным и полезным; он был также одним из немногих, с кем дядя Оссиан мог говорить о своей профессии.
Отец боготворил свою тещу — ее вольнодумство и протест против традиционного образа мышления и бюрократизма чрезвычайно ему импонировали, а в ее доме он находил любовь и тот домашний уют, которого ему так не доставало с детства, с тех пор как умерла его мать. Поэтому он называл фру Сарс мамой, и это было естественно; так он обращается к ней и в письме, посланном из Кьёллерфьорда перед отплытием «Фрама».
«Фрам», Кьёллерфьорд, Финнмаркен, 16 июля 1893 года
Дорогая, милая мама!
Вот я и вдали ото всех вас, так странно, пусто делается, как подумаю, что нескоро увижу вас снова; но хотя и пришлось мне отправиться так далеко, сердце мое и помыслы остались дома, мысленно я никогда не покидал Готхоба, ты сама это знаешь, а по воскресеньям, вот как и сегодня, я буду мысленно отправляться вместе с Евой из Готхоба в Скарп-Сно и проводить чудесные часы в твоем светлом доме, где жизнь впервые предстала предо мною во всей своей красоте.