Его голос звучал все глуше, сливаясь с шумом, рвавшимся ей в уши, гудевшим в ее голове, ослепляющим ее. Поднявшись, она сделала шаг вперед и тут же почувствовала, как чья-то рука обвилась вокруг ее таллии. Элейн выпрямилась.
Она не заплакала. Ронвен была рядом. Элейн медленно спустилась по ступенькам и, не глядя на корчившегося от смеха мужа, проследовала через весь зал к дверям.
Войдя в часовню, она опустилась на колени, на цветные глиняные плиты пола перед алтарем. Она знала, что снаружи ее ждет Ронвен. У статуи Святой Девы горели свечи, но Элейн не видела их. Она ничего не видела перед собой. В ее душе была пустота и страшная, неописуемая боль.
Спустя несколько часов за ней пришел Роберт. Он наелся и опять выпил, но на ногах держался тверже. Наугад забредя в часовню, он увидел там Элейн. Она все еще стояла на коленях, ее глаза были закрыты, на бледном лице застыло страдание.
Схватив ее за руку, он рывком заставил ее подняться.
– Хватит молиться! Пора уделить внимание и мужу!
Она устало посмотрела на него.
– У меня нет мужа, который заслуживал бы моего внимания.
– Нет? – Его губы сложились в злобную усмешку. – Тогда, возможно, вот что привлечет твое внимание к нему. – Страшным ударом рукой в перстне он рассек ей щеку; из раны горячими каплями потекла кровь.
– И ты посмел ударить меня здесь, перед Святой Девой Марией… – Элейн попятилась к нише, где стояла статуя и горели свечи.
Дверь позади них с грохотом захлопнулась, но они не услышали. Воздух гудел от ненависти.
– Я буду бить тебя, где пожелаю!
Она не могла бороться с ним, и никто в доме не смел приблизиться к нему. Роберт протащил ее через весь внутренний двор, а дальше – по крутой лестнице в надвратную башню, мимо слуг и чужого люда, мимо мужчин и женщин, широко открытыми глазами наблюдавших эту сцену. Он заволок ее в покои, издревле принадлежавшие владетельному лорду, хозяину замка. В них когда-то жил Джон. Элейн еще никогда не спала в этой спальне. Тут, в полумраке, стояла огромная кровать, не застеленная, грязная, без полога. Внутри нее, в старой перине уже давно завелись мыши. Пол был голый, его давно не застилали травой.
Элейн даже не пыталась сопротивляться. Она безвольно позволила ему сорвать с нее одежду; не боролась, когда он связывал ей руки; словно окаменелая, стояла перед ним на коленях, и он, нависнув над ней, велел ей открыть рот. Потом она лежала со связанными руками на голой, грязной перине, а он терзал ее, грубо погружаясь и погружаясь в нее, и ей было больно. Но вскоре сознание у нее помутилось, и она перестала ощущать издевательства над своим несчастным, поруганным телом.