– А леший-то за излучиной ходит?
– Там… Ух, и глаз у него — горит, прямо как пламя адское, спаси, Господи, и помилуй!
Хм — глаз. Не леший, а циклоп какой-то…
Михаил был заинтригован, однако переться за излучину на ночь глядя не стал, благоразумно дождавшись утра, благо этот день выдался для него свободным: бирич Ермолай «творил на починке закон» — сиречь принимал челобитчиков из ближайших селений.
Испросив ройку, Миша, не спеша, отчалил от берега и поплыл к излучине, стараясь, чтоб в лодку не попадала поднятая вдруг налетевшим ветром волна. Река была как река — ничего необычного — темная болотная вода, каменистые отмели, плесо. Приткнув лодку между камней, Михаил — по камням же — пробрался к берегу, и, протиснувшись сквозь густые заросли ивняка, поднялся на кручу.
Круча как круча. Обычный, поросший орешником и рябиною холм, с вершины которого — ежели хорошенько раздвинуть ветки — открывался великолепный вид на починок. Присмотревшись, Миша даже обнаружил следы! И примятую траву, и отпечаток чьей-то ноги на глинистой осыпи… обычный отпечаток, ничуть не похожий на лапу лешего…
А вот — еще один отпечаток… И — вот! Тут босая нога… девушка… или подросток. Судя по всему — бежал! Ну да — через весь холм — к плесу, к починку…
Господи!
Михаил напряг зрение — кажется, в густых зарослях папоротников на склоне холма что-то лежало. Что? Какая-то колода, что ли? Внимательно оглянувшись по сторонам, молодой человек на всякий случай выхватил из-за пояса узкий кинжал, приобретенный еще в Ладоге, и, напряженно прислушиваясь, спустился по склону. Нагнулся…
Тело!!!
Тело мальчишки, подростка, на вид — лет двенадцати — в рубахе из грубой холстины, в рваных портах… Парнишка лежал лицом вниз, под левой лопаткой его, посреди бурого пятна запекшейся крови, торчала стрела. Похоже, подстрелили на бегу… Ну да — еще чуть-чуть — и нырнул бы, поплыл бы к починку, к людям…
А рубаха-то — явно с чужого плеча…
Вытащив стрелу, Михаил осторожно перевернул труп на спину… детское испуганное лицо, широко распахнутые глаза… рваный шрам на левой щеке, у самого носа…
Шрам… Господи! А не юный ли это утопленник часом? Тот самый, пропавший с усадьбы тысяцкого Якуна…
Вот так леший на этой горе! Вот так леший…
Глава 12
Сентябрь 1240 г. Нагорное Обонежье
Браслетики, ямы…
Аще челядина убиет, яко разбойник, епитемию приметь.
Заповедь ко исповедующимся сынам и дочерям. (Церковные правила о челяди, холопах, изгоях, смердах)
Шрам от рыболовного крючка! Ну точно. Один из пропавших с усадьбы тысяцкого Якуна «утопленников»… как бишь его? м-м-м… Якся, что ли? Наверное, так… Михаил не был уверен насчет имени парня, однако во всем остальном — и примета, и возраст, и одежка с чужого плеча… Отрок явно попытался бежать, бежать на погост, к людям — выпрыгнул из ладьи (или они пристали к берегу), бросился через мыс, напрямик, и… и словил спиною стрелу. А тот, кто стрелял — спец! Попасть в бегущую мишень, да еще в сумерках… или — уже под утро? Тогда злодеи — кто бы они не были! — где-то здесь, рядом. Браслеты! Дешевые девичьи браслеты из синего стекла — теперь ясно, что их оставляли не зря, подавали знак. Этакий немой крик о спасении.