— Прости, я такая зануда! — промяукала она.
Он был на полтора десятка лет старше ее, то есть вступил во вторую половину жизни, тогда как она была на самом пике, хотя в свои тридцать так и не расцвела. Когда они стояли рядом, вот как сейчас — он с расческой в руках, она в дезабилье, — разница в возрасте была разительная. Он слегка раздался, обзавелся животиком, было ясно, что к старости его скорее разнесет, чем иссушит. Он был не из тех мужчин, которые придают огромное значение внешнему виду, а из тех, что просто живут и наслаждаются жизнью: из породы бонвиванов.
Тогда как она вечно пребывала в томлении духа и беспокойстве. Некий внутренний пламень сжигал ее, она тосковала по чему-то. Ему это было непонятно. Она грызла ногти. Застав ее за этим занятием, он приказывал: «Прекрати». Она опускала руки по швам. Ее бледные запястья были такими хрупкими! Сжимая их, он говорил:
— Мне сломать тебя как нечего делать.
Она была тощая, но не костлявая и не худая, а по-настоящему тощая: она сама себя съедала, таков был ее темперамент. Был и некий подтекст ее несчастливой судьбы. Может, потому он с его жизненной энергией и покорил ее: она была зачарована им, цеплялась за него, карабкаясь на корабль жизни. А когда-то и она умела повеселиться и пошутить! До того, как свихнулась на желании иметь ребенка, она была его неунывающей подругой-любовницей. Выбор его пал на нее исключительно по сексуальным соображениям. Тогда никто из них — ни она, ни он — не представлял, куда это их заведет. Луиза была для него отдушиной. А опыт научил ее тому, что такое для отца семейства связь на стороне — похождение, от которого опоминаются. Она ничего не ожидала от их отношений. Но стоило ему удостовериться, что по характеру она — не тиран, как он на ней женился, оставив и жену, и детей. Бездетная Луиза в полной мере даже не оценила его поступка и презирала брошенную супругу, которая стала шантажировать его самоубийством… Луиза купила белый костюм и побывала в мэрии с этим не в меру влюбленным в нее весельчаком. Он же пожирал ее глазами, словно это была первая в его жизни женщина. Он осознал, что права на ошибку у него нет: Луиза должна стать его третьей и последней женой. Правда, мысль эта была подленькая, поскольку речь в большей степени шла о деньгах, чем о чувствах: на его иждивении уже находились две жены и трое детей. Оставив прежнее на обочине жизни — любовь, слова, ласки, — бредешь навстречу новому, и сердце, помня, что нарушило заветы, все же устремляется к неизведанному, забыв о его цене. Луиза не пребывала в неведении относительно точного соотношения сил в их браке. Она могла уйти от него, в любую минуту заново построить свою жизнь с кем-то другим, а для Гийома это было, по существу, его последнее супружество. Она взглянула на себя в зеркало. От искусственных оплодотворений ее живот растянулся. «Я потеряла форму». Гийом не выносил, когда она несла всякую чушь, и потому она не стала произносить этого вслух. Если у тебя все в порядке с внешностью, катко не пристало жаловаться. Да она и не жаловалась, просто констатировала факт, зная: стоит ей одеться — и все будет превосходно. «До чего же, должно быть, уродливы в обнаженном виде те, кто и в одежде-то непригляден!» Она остановила свой выбор на цветном платье.