— Лекарства получили? — Он смотрел на Эрну, но вопрос был обращен к Изольде.
— Да, Генрих. Будешь есть?
— Только чай.
Кристиан снял фуражку, тут же подхваченную Изольдой, и начал расстегивать ремень. Когда женщина вышла, он подошел к Эрне и стал рассматривать ее. Она же видела перед собой только его тяжелый, как бы разрубленный надвое подбородок и мрачный взгляд.
— Завтра вместе с фрау Гюнш я отвезу тебя в Берлин.
— Мне все равно, — полушепотом сказала Эрна. Холодными как лед пальцами, сквозь кожу которых просвечивали синие жилки, она сжимала воротник халата под горлом.
Кристиан подошел к окну и посмотрел вниз на припаркованный там автомобиль.
— Фрейслер мертв. Ты, кстати, тоже.
Он не стал объяснять, что еще десятого февраля в списках умерших в тот день узниц Равенсбрюка появилась и ее фамилия.
— Что с Петером? — Она повернула голову и увидела мясистое, поросшее волосами ухо штурмбаннфюрера.
— Не знаю. Если он еще жив, то должен быть где-то на Западном фронте. Американцы уже на Рейне. Но сюда они не придут.
— Почему?
— Потому, что сюда придут русские. Изольда! — крикнул он, отойдя от окна. — К черту чай! Некогда. Завтра часам к двум я заеду за вами обеими. Будьте готовы. Лишнего не бери.
— Но зачем нам уезжать в Берлин, Генрих? — подавая плащ эсэсовцу, спрашивала Изольда. — Их бомбят каждый день, здесь гораздо спокойнее.
— Через месяц-два здесь будут русские. Но Берлин им не взять. — Он застегнул ремень, открыл дверь и обернулся. — Берлин им не взять никогда!
На следующий день Кристиан приехал в гражданском. Он критически оглядел Эрну, которой Изольда накануне подобрала вполне приличное платье и пальто, и вытащил из кармана какие-то документы.
— Будешь Эрной Гюнш, ее племянницей, — он кивнул в сторону Изольды. — Твой дом в Бранденбурге разбомбили двенадцатого марта. На этой бумажке твой бывший адрес и кое-какие данные. Запомни. О других подробностях договоритесь. Ну все, поехали.
Они заперли квартиру, спустились вниз и стали укладывать вещи в машину. Со стороны это была обычная семья: худая, болезненного вида дочь, бойкая мамаша и немногословный властный отец — вероятно, чиновник гражданского ведомства.
Уже через час, миновав с десяток полицейских постов, на половине из которых на них вообще не обратили внимания, а на остальных вяло спрашивали документы, они въехали в Берлин. Попетляли по улицам, огибая противотанковые заграждения, ожидая в небольших пробках возле строящихся баррикад, пропуская колонны солдат или Фольксштурма, объезжая закрытые для автотранспорта разрушенные участки города, и наконец остановились на небольшой улице в северо-западном районе. Это был Моабит, Ольденсбургерштрассе, недалеко от церкви Святого Паулюса.