Мрачный дом управляющего дворцовых конюшен встретил его угрюмым молчанием. Пришлось изрядно-таки постараться, чтобы на долгий стук кулаками в ворота последовал хоть какой-то ответ. Классический и крайне нелюбезный.
– Кого там черт принес? – грубо осведомились из-за ограды.
– Не черт принес, а Бог послал! – поправил старший тавуллярий и, повысив голос, дополнил с полным осознанием собственной значимости и важности: – Знаменитый врач Александриус из Никополя соизволил посетить ваш дом, узнав о страждущем и жаждущем исцеления больном!
– А! Лекарь?! – несколько более вежливо отозвались за воротами. – Это не от вас вчера приносили грамоту?
– От меня! Я посылал к вам одного из своих слуг.
Загремели запоры, створка ворот с лязгом отворилась и угрюмый, до самых глаз заросший густой бородищей, слуга, одетый в какое-то рваное рубище, обнажил в неком подобии улыбки кривые желтые зубы:
– Прошу пожаловать, хозяин вас ждет.
Ну, еще бы, не ждет! Только что ведь пришел после заутрени, и на службу сегодня вряд ли поедет, по причине большого церковного праздника – Сретенья Господня.
Вслед за постоянно оглядывающимся слугой, «лекарь Александриус» поднялся по узкой полутемной лестнице и оказался в небольшой пыльной зале, уставленной самой разномастной мебелью, такое впечатление, подобранной где-то на свалке. Тут был какой-то полуразвалившийся шкаф или, скорее, комод, с двумя – вместо положенных пяти – ящиками, длинная унылая скамья, изъятая, должно быть, из какого-нибудь присутствия, рассохшийся от старости стол, покрытый серой мышастой тканью, деревянное кресло с почерневшей от времени резьбой, одну ножку которого заменял собою кирпич, и тележное колесо, судя по сальным коптящим свечкам, используемое вместо канделябра. В общем – полный набор Плюшкина.
– Садитесь пока здесь. – Слуга кивнул на скамью. – Ждите.
Пожав плечами, Лешка уселся и, не теряя времени даром, принялся расставлять на скамейке принесенные с собою склянки, поочередно вытаскивая их из заплечной сумки. Расставляя, время от времени морщился и чихал – пахли сии снадобья гнуснее некуда!
Одновременно Алексей шептал про себя некие рифмованные слова из неизвестно кем сочиненной, но очень веселой комедии под названием «Продавец мазей», не так давно переведенной с латыни на греческий каким-то морейским поэтом. Комедия эта, по словам Мелезии, неизменно пользовалась большим успехом, уступая лишь откровенно эротической драме – «Электре». Три вечера подряд Лешка за компанию с Епифаном смеялся до слез, слушая «Продавца мазей» в великолепном исполнении юной актрисы. Вообще-то, Мелезия рекомендовала говорить прозой – тоже самое, что в комедии говорилось в стихах, однако старший тавуллярий счел, что рифмованные слоганы произведут на повидавшего всяких лекарей старого ипохондрика куда как большее впечатление, нежели обычная приземленная проза.