Купер вздрогнул от налетевшего вдруг ветерка. Больница возвышалась над небольшим холмом Ноб-Хилл. Отсюда было видно оживление, царящее в порту и на набережных. С тех пор как Элиот узнал, что скоро умрет, он стал внимательнее относиться ко всему, что его окружало. Доктор почти физически ощущал сердцебиение города, словно это был живой организм. Он затянулся в последний раз и раздавил окурок. Элиот решил прекратить оперировать в конце месяца и тогда же сообщить дочери и Матту о болезни.
Ну вот все и кончилось. Пути назад не было. Больше Элиот не сможет лечить, то есть заниматься тем единственным делом, посредством которого приносил пользу людям.
Он еще раз обдумал свое решение и почувствовал себя старым и несчастным.
— Доктор Купер?
Элиот обернулся и увидел Шарику, индийскую студентку. Она сменила белый халат на полинявшие джинсы и милый топик на тонких лямочках. Девушка робко протянула ему стаканчик кофе. Она вся дышала красотой, юностью, жизнью.
Элиот взял кофе и благодарно ей улыбнулся.
— Я пришла с вами попрощаться, доктор.
— Попрощаться?
— Сегодня последний день моей стажировки в Америке.
— И вправду, — вспомнил он, — завтра вы возвращаетесь в Бомбей.
— Спасибо за приветливость и доброжелательность. Я многому научилась благодаря вам.
— А вам спасибо за помощь, Шарика. Из вас получится хороший врач.
— Вы… вы великий хирург.
Элиот смущенно покачал головой.
Молодая индианка шагнула к нему.
— Я тут подумала… не сходить ли нам поужинать сегодня вечером?
В одно мгновение ее смуглые щеки стали алыми. Она была скромной девушкой, и ей было непросто сделать такое предложение.
— К сожалению, я не смогу, — ответил Элиот, удивленный тем, какой оборот принимал разговор.
— Понимаю, — кивнула Шарика.
Она помолчала несколько секунд, а потом мягко сказала:
— Моя практика заканчивается сегодня в шесть вечера. То есть этим вечером вы не будете уже моим начальником, а я вашей подчиненной. Может быть, это вас смущает?
Элиот посмотрел на нее более внимательно. Сколько ей лет? Двадцать четыре. Максимум двадцать пять. Он никогда ни на что ей не намекал и потому чувствовал себя сейчас не в своей тарелке.
— Не в этом дело…
— Странно, — ответила она, — а мне всегда казалось, что я вам небезразлична.
Что он мог ответить? Что одна часть его уже умерла, а вторая вскоре последует за первой? Что хотя и говорят, будто любви все возрасты покорны, на самом деле это неправда?..
— Я не знаю, что вам сказать.
— Не говорите ничего, — прошептала она, поворачиваясь к нему спиной.
Расстроенная, она пошла прочь, но вдруг вспомнила о чем-то и, не оборачиваясь, сказала: