Разговор с командующим был краток. Армию нацеливают на Прагу. Нужно немедленно сдать полк и принять дивизию. Время просто гонит. Конечно, лучше бы такие перестановки производить заблаговременно. Но у войны свои законы, и они не всегда подвластны человеческой воле.
Вернувшись к себе, Жаров тотчас послал за Думбадзе, отдал необходимые распоряжения. Сразу же все закрутилось и завертелось. Бегло просмотрел свежие газеты. В разгаре битва за Берлин, газеты полны радостных вестей. Остальное что-то не читалось. Мысль неотступно вращалась вокруг новых перемен. Никого зря не трогать. Минимум перестановок. Нужно все решать быстро и разумно.
За окном уже радужный апрельский день. Солнце жарит вовсю. Ясное небо кажется бездонным. Гляди не наглядишься. Пролетел самолет, и в воздухе зарябило от белых листовок. Одну из них тут же принесли Жарову. Она звала вперед. Звала сокрушить врага, выбить из его рук последнее оружие. Читал и думал уже не за полк, а за дивизию. Ему вести ее на последние твердыни врага. Ему, Андрею Жарову, что в самый канун этой войны и не гадал стать военным. Скорее, думал о кафедре, о научной работе по истории. Мыслить, открывать, дерзать! Вот стихия, которой жил и дышал. А чтобы жить и дышать, оказывается, нужно было пройти от Москвы до центра Европы. Пришлось не исследовать историю, а делать ее своими руками.
Снова и снова поглядел в окно. Вон и Валимовский. Шагает размашисто и весело. За плечами у него ружье. Серьгу придется забрать с собой.
Сержант лишь на днях вернулся из армейского госпиталя, и Жаров сразу же оставил его своим ординарцем. Геройский воин! Как и раньше, бодр и неутомим. Лишь задор его вроде потускнел, вернее, приутих и стал незаметнее. Озорство, которое, бывало, кипело в нем, вовсе исчезло. «Вон какие бои, — сказал он Жарову, — гляди и думай!» Чему не научит война?
С возвращением в полк Серьга изо дня в день приглядывался к солдатам и офицерам, с которыми прошел от Волги до Карпат. А вечерами, когда удавалось прилечь отдохнуть, он все рассуждал вслух: «Они и не они. Говорит, стали строже, сильнее, искуснее. Говорит, губы у них искусаны. Запали глаза. Глубже ввалились щеки. Видно, оттого, что слишком много прошли, слишком много видели и пережили. Знают, теперь все могут! Могут такое, чего не могли раньше».
Почти к самому штабу подлетел «оппель-капитан». Из машины выкатился Забруцкий. Жаров даже поморщился. Нелегкая его принесла. Знает уже или не знает? И как поведет себя теперь? Положение его незавидное. Дверь наружу чуть приоткрыта. У крыльца уже слышны шаги Валимовского. Слышно, как его окликает Забруцкий.