— Разве я говорю?
— Не говорите, так думаете. Пусть, дескать, другие дадут, а я не хочу: мне с этими легче.
Надув губы, Костров умолк.
— Садись, Аника-воин, — уже другим тоном предложил Жаров. — Ведь и Якорев, и Соколов с Зубцом, и все остальные — опытные разведчики.
— Я же в интересах батальона, — пытался оправдаться комбат.
— А я в интересах полка!
— Виноват, — опустил руки по швам Костров.
— То-то, — смягчился Жаров, отпуская командира.
Березин с досадой и сожалением поглядел вслед комбату. Прямо закоренелый собственник. Не батальон, а удельная вотчина. Что ж, придется держать его на прицеле.
— Опасная болезнь! — ответил Андрей на немой взгляд Березина. — И, как всякую, лучше не запускать.
После обеда штаб полка собрал комбатов, чтобы ознакомить их с последней армейской сводкой. Склонившись над картой Румынии, офицеры вглядывались в ее леса и горы, в холмистые равнины, испещренные жилками беспокойных рек и тонкой паутиной незнакомых дорог. Скоро им шагать по этим дорогам, пробиваться с боями. Жаров исподволь присматривался к командирам. У Кострова лицо замкнуто. У Думбадзе оно разгорячено, даже азартно. У Черезова — серьезно и спокойно. Андрею все нравилось в них: и самоуверенность Кострова, и порывистость Думбадзе, и выдержка Черезова. С такими людьми только и воевать по-гвардейски!
Андрей встал из-за стола и прошел к окну. Утром отсюда хорошо был виден Прут, его правый берег, где беспорядочно раскинулось румынское местечко. Теперь же все затянуто белой непроницаемой мглой.
— Ух и завируха! — вздохнул Черезов.
— Хоть трудности и безмерны... — начал было Жаров.
— Чего бояться, — перебил его Костров, — подумаешь, полюс трудностей! Не такое видели. — Слово «полюс» у него одно из любимых.
Жаров обернулся, пытливо взглянул на комбата:
— Бояться, конечно, нечего, а видеть трудности нужно.
— С того берега они станут виднее, — снова не сдержался комбат.
И в словах, и в том, как они были сказаны, Жаров почувствовал вызов. Ему вспомнилось, как позавчера Костров представлял батальон. Все делал как бы нехотя, держался подчеркнуто независимо. В нем ощущалось невысказанное сопротивление, скрытый протест.
— Перестаньте, Костров, — тихо сказал Жаров. — Офицер не мальчишка. Прежде чем сказать, ему подумать должно.
Черезов и Думбадзе смущенно переглянулись. А Жаров продолжал:
— Бессмысленные возражения не делают чести офицеру. Да и тон ваш совершенно недопустим.
— Виноват.
Отпустив офицера, Андрей задумался. Что же все-таки с Костровым? Не съедает ли его обида, амбиция, зависть? Или виной всему их прошлое?