Березин рассказывал агитаторам о Румынии, о ее передовых деятелях, стремившихся к дружбе с Россией, о подпольной работе коммунистов. Все в его рассказе было интересно и ново.
А неподалеку озоровали румынские мальчишки. Они гонялись за бойким шалуном, боролись, пытаясь отличиться друг перед другом, чтобы хоть чем-нибудь удивить этих добрых русских.
Голев задумчиво загляделся на малышей, и будто издалека до него донесся голос Амосова:
— Чего глядишь на них, Тарас?
— Свое детство вспоминаю, — тихо ответил Голев. — Сколько было горечи, сколько обид! Им легче будет.
— Эти далеко пойдут.
— Пойдут, а как иначе!
— Кто знает, может, у кого из них отец или брат сложит голову в войне с гитлеровцами, — так же тихо рассуждал сибиряк. — А вот какими вырастут эти ребятишки? Не повернут ли они против нас?
— Ну нет, теперь наши друзья в Румынии не позволят мутить им головы. Верю, вырастут на доброе дело!
— Знаешь, Тарас, история — трудная штука. Иной раз так повернется: все в черное перекрасит.
— Раз пришли, значит, силу людям дали, руки развязали, глаза открыли. Они найдут правильный путь, — убежденно доказывал Голев.
Возвратившись к себе, Максим долго размышлял, с чего начать беседу с бойцами. Рассказать ли о том, как через горы и леса, что возвышаются за Молдовой, когда-то шли русские солдаты, проливали здесь кровь за свою родину, за независимость дружественных ей народов? Или рассказать им о Ленине, который мечтал сделать трудовых людей братьями? Однако сколько он ни думал, начать ему пришлось с другого.
Амосов невдалеке тренировал снайперов в метании гранат. Чувствовалось, занимались не от души, а по необходимости: Фомич велит.
— Пустая трата времени, — пренебрежительно сказал Зубец.
— Между нами, Зубчик, — наклонился к нему Глеб, — любой бросок портит снайперскую руку.
— И я о том же, времени не ценим.
— А цену времени знаешь? — подсел в кружок Максим.
— Время — деньги, говорят американские дельцы, — буркнул кто-то.
— Брешут они, — живо возразил Максим. — Упущенной секунды и за миллион не купишь. Порой упустишь секунду и потеряешь человека. Вот про случай один расскажу. Еще на Дону было. Больше часа гремел бой. Вся передовая в огне и дыму. Я в маленьком, наспех вырытом окопчике. Метрах в сорока от меня Сережка, дружок мой, песенная душа. Вдруг прямо на меня «пантера». Каким огнем мы ее встретили! Мигом задымила. Сережка выполз из своей щели и добил ее противотанковой. Еще минута — второй танк. «Максим, бей его! — высунулся из окопа Сережка. — У меня все вышли».
Я бросил гранату. Она мимо. Схватил другую, а танк у самого окопа. Ударил — да в спешке в лоб угодил, вреда немного. Закрутился на месте танк, а под ним мой Сережка. Стою, леденею весь: нет у меня больше гранат, нечем ударить. А танк, покрутившись, дальше пошел... Так погиб человек по моей вине. На всю жизнь урок... Изготовил десять болванок, свинцом начинил. Уйду, бывало, в сторону, где танк-мишень поставлен, двести — триста на день кину, пока рука занемеет. И добился своего — ни одной мимо. А сегодня поглядел на вас, послушал, аж сердце защемило, думаю: «Эх, Сережка, Сережка, друг мой, товарищ, песенная душа!»