— Пусть горько, а не прав я, — взволнованно признался комбат, — и, видно, очень не прав. Теперь сам вижу.
Костров порывисто встал, часто дыша. В лице его что-то дрогнуло и что-то вспыхнуло одновременно, оно неузнаваемо изменилось.
Жаров не сводил с него глаз. Все эти месяцы оно было лицом человека, который требовал от жизни больше, чем ему полагалось, а от себя — меньше, чем мог дать.
Что же теперь? Есть ли в нем готовность действовать во всю силу, или в этом проблеске лишь новый жест, за которым никогда не последует живого страстного дела? Похоже, ложные опоры у него рухнули, и офицер сам осудил в себе все, чем еще гордился вчера. Конечно, только осудить — это очень мало, но ведь и семечко, любое живое семечко тоже мало, но приходит срок, и из него вырастает могучее дерево.
После ухода комбата Жаров вызвал Хмырова. Майор молча рассматривал его, растягивая паузу.
— Ну, рассказывай, что у вас случилось?
— Виноват, товарищ майор, погорячился. Он повысил голос, я не стерпел.
— Как нужно расценивать такой поступок?
Хмыров отмолчался.
— Как обиду?
— Нет.
— Как вызов?
— Нет-нет, совсем не то.
— Так как же?
— Когда он вызвал снова, я, чтоб не нагрубить, стоял молча, не проронив ни слова.
— Хотите сказать, пример сдержанности. Одного требую, Хмыров, отличной службы. И как боевую задачу ставлю — в самый короткий срок сделать свою роту лучшей в батальоне. Понимаете, лучшей! Знаете, какие бои впереди! Так будьте готовы командовать, как надо...
глава одиннадцатая
КРУТЫЕ ПОВОРОТЫ
1
Свой передовой наблюдательный пункт командующий фронтом Малиновский вынес на высоту 195.0. Неприметная и пологая, она позволяла обозревать довольно обширный участок поля сражения на главном направлении удара.
Командующий прибыл сюда еще с вечера и сразу угодил под огонь. Немцы методически бомбили высоту.
Офицер разведки майор Таланов, глядя на командующего, узнавал и не узнавал его. Он непроницаем и сосредоточен. Говорит мало. Слова отрывисты и чуть резковаты. Командующий требовал действий и действий, быстрых, беспрекословных.
Ночь на 20 августа выдалась прохладной и росной. Низинами лениво стлался белесый туман. Рыжеватое солнце робко выглянуло из-за горизонта. Чуть помедлило, словно не зная, как поступить дальше, затем приподнялось красным краем и оторвалось от земли. Было непривычно тихо, и казалось, ничем не взорвать такой тишины. Но стрелки часов неумолимо отсчитывали секунду за секундой.
В шесть утра громовые раскаты потрясли землю и воздух. От залпов тысяч орудий и минометов загудела земля, дверь блиндажа распахнулась. Мелко-мелко задрожал пол.