В миру всего тесней альтернативам,
когда над ним завис великий крест.
И в памяти неграмотной, строптивой
восходит слово:
Иисус Воскрес!
Вновь Храм встает в мерцании завета.
К нему сквозь лес опять валит народ.
Раскаявшись, Иуда с того света,
жизнь проклиная,
в землю слезы льет —
кровь проступает…
В старом нищем платье
воззвал пришедший:
«Как без веры жить?»
И закачались брусья на распятье,
раскачивая поле спелой лжи.
…Безвременье…
Взлетая ввысь над раем,
в расколе слепо веруя в свой стан,
душа находит скит и выгорает
от пяток до нательного креста.
Сквозь зиму в вечность проступает тупо
от света не прозревшее жлобье.
А тело серебрится
вечным трупом
и в колокол судьбы ногами бьет…
1990
Тень креста пролегла через темные силы,
в бездну крысы, толкаясь, бегут из России.
И уже никого:
ни народа, ни Бога.
Только правых ведущая в вечность дорога.
И грядет справедливость,
но между своими.
Молча крысы друг друга сгрызают во имя…
1990
С последним солнцем Рим объяла мгла,
когда из арамейского предела
тень от орла двуглавого сошла
к подножию родительского древа.
Ему томиться в поднятой пыли
с тех пор, как перевыкорчевав корни
и распахав лицо родной земли,
Микулушка хлебнул поганой крови.
На сладкий дух сквозь годы-времена
с восьми концов ползут собачьи дети.
И падшие слепые племена
по трын-траве разносит темный ветер,
оставив нам в котомке божий день
и тягу к хлебу на родных могилах.
А над землей кружит все та же тень,
но распознать корней еще не в силах.
1991
Искали ль черта там иль ничего,
иль просто дурость пришлых одолела? —
но вырыть прах задумали его
и перенесть в соседние пределы.
А из могилы в небо выползал
премудрый дуб, покрытый мхом и ветром,
что каждый, отводя, крестил глаза,
как бы представ пред тем и этим светом.
Вдруг, словно пузыри пошли со дна,
со всех глубин закопанного слова:
«Моей земле не страшен сатана,
я не нашел здесь ничего такого.
Копайте дальше, но не в том вопрос,
кто тут лежит и, чей здесь гроб разруша,
всей сутью в память этот дуб пророс
и пригвоздил, раздвинув ребра, душу.
Откуда корни?!»
Распрямляя ствол,
сорвался древний лист в гнилую темень.
Свет вспыхнул, и, возобновив родство,
с кладбища заспешили в вечность тени.
Черту сомненья люди перешли,
поддались кости заступу покорно.
И прах его был выбран из земли
и стал землей.
Но дуб лишился корня.
1991
Под бестрепетным лунным прицелом
слышу землю
с другого конца.
И ложусь в неестественно белом
на могилу отца-праотца.
Слышу зовы и рая, и ада,
но во мгле не пойму, где какой, —
в небеса с легким шелестом
падаю,
в небо смерти и жизни самой.