Сосед аккуратно закрыл книгу, положил ее на тумбочку, медленно повернулся и глянул на меня пытливо и грустно.
– Повеселей стало? – спросил он.
– Вашими молитвами, Иван Семенович!
– Кабы моими… – вздохнул сосед. – Не моими, Александр, а ее молитвами… – Он мотнул головой на то место, где давеча стояла Машенька. Эх, не успели вы уйти, Александр! Минутой бы раньше… А впрочем…махнул он рукой. – Разве ж ей уберечься? Не вы, так другой, не другой, так третий. Преемница. ..
Сосед замолк.
Меня покоробили горестные недомолвки Ивана Семеновича. Опять он меня упрекает.
Утром ему мое плохое настроение не нравилось, теперь вот хорошее не устраивает. Емуто что?
– Не обижайтесь, Саша,-мягко проговорил сосед в ответ на мое неприязненное молчание. Он коснулся меня рукой.-Конечно, я не прав. Я же вам ничего еще и не рассказал, вы же не в курсе… Садитесь-ка, дорогой мой. Это не совсем обычная история, а вернее-совсем необычная. Кубасов вот, Гриша наш, не желает верить, фантастом меня называет, мистиком. А какой же я, к дьяволу, мистик? Вам, наверное, доводилось слышать, что в нашей больнице неожиданно умер посетитель? Стоял, понимаете, разговаривал, упал и умер. Слышали? Случилось это пятнадцатого августа, а был это мой друг. Вы знаете, что такое подвижник? В первозданном значении этого понятия? Ну так вот, Саша, этот человек-..Геннадий Павлович Соловцев-и был избран судьбою на подвиг. Избран и обречен. Слушайте же…
Все, о чем пишу я дальше, суть изложение рассказа Ивана Семеновича о его необыкновенном друге. Рассказанное Кошкиным поразило меня и послужило причиной нашего с Иваном Семеновичем душевного сближения, а потом и дружбы. Память о Геннадии Павловиче вскоре стала общим нашим достоянием, а поиски доселе неизвестных фактов биографии этого человека – нашей общей заботой.
Кошкин был знаком с Геннадием Павловичем немногим более двух месяцев, со дня первого посещения тем кошкинского треста озеленения и до последнего рокового августовского дня в больнице. И как же корил себя Иван Семенович, что мало он расспрашивал, плохо запомнил. Не вернешь теперь, не проживешь тех дней сызнова!
Все, что в наших силах, сделали мы с Иваном Семеновичем, собирая воедино крупицы фактов: мы отыскали и опросили десятки людей, мы уточнили хронологию событий, и, хотя многое нами упущено, нет никого на свете, знающего больше нашего о жизни Геннадия Павловича, о ленинградском, по крайней мере, периоде его жизни, его деяний.
Что касается самой природы поразительного качества Геннадия Павловича, то разобраться в этом мы с Кошкиным оказались бессильны. Может быть, изложенное мной и натолкнет кого-то на верную мысль, да впрочем – так ли это важно?