— Ты мне дашь ее дневники?
Аркадий Семенович подошел к книжному шкафу и достал из второго ряда из-за нот шесть общих тетрадей с помятыми углами и положил на стол.
— Забирай. Теперь уже все потеряло свой смысл. О моем героическом папаше тоже напиши. Одной главы с него хватит.
— Я очень хорошо помню Семена Демьяновича. Мудрый был мужик.
— Мудрый. Это точно. Всех его сотоварищей расстреляли, а он выжил. Одних орденов килограммов пять будет. Вопрос: за что? На войне не воевал, землю не пахал, Днепрогэс не строил. Но о нем мы как-нибудь отдельно поговорим. Ты мне скажи лучше, кому доверишь материал печатать? Ты же от руки пишешь? Перьевой ручкой? Раньше тебе жена помогала, а теперь?
— Алена и печатает. Мы с ней остались в хороших отношениях. Даже перезваниваемся иногда. Но стена между нами стоит крепкая. Я толкался плечом, но ни в какую.
— Она тебя любит.
— Я ее тоже. Только никому от этого не легче.
— Найди машинистку на стороне. Алене лучше не знать о твоем творчестве.
— Я уже думал об этом. О моих делах в издательстве Алене тоже лучше не знать. Она же мне говорила: «Я уйду, и твоя фортуна за мной следом». Как в воду смотрела. Но ничего, нас хрен сломаешь. Мы еще пошумим! У тебя выпить пет ничего?
— Ты же пока не допьешь, не уйдешь. Асам я давно ничего не покупаю. Сбегай, магазин подносом. Молодой еще. Пожалуй, и я с тобой выпью.
После нескольких рюмок диалог оживился, и они проболтали до позднего вечера.
Время прошло незаметно. И опять Паша поехал домой на метро.
5.
Подглядывать в замочную скважину — некрасиво. Но именно этим ему предложили заняться, и Павел Михайлович чувствовал себя не в своей тарелке. Другое дело наблюдать за людьми со стороны, делать собственные выводы, остальное додумывать, подключая фантазию и складывая результаты в общий мешок. Есть кусок глины, лепи в свое удовольствие. Никто от тебя не требует сходства с вымышленным персонажем. Его пет в природе. И слава Богу! Но теперь от тебя ждут не только узнаваемости, но требуют сделать из оригинала карикатуру. Превратиться в одночасье из сочинителя криминальных историй в репортера «желтой» прессы и выдавать свои помои за истину в последней инстанции.
Аркадий забраковал его наброски. Композитор получался белым и пушистым. Две-три скандальные истории не спасали положение, а выглядели клеветой, поклепом на хорошего, всеми уважаемого человека.
— Скучное чтиво! — поморщился Аркадий Семенович. — Ты должен ударить читателя обухом по голове. Женщины должны краснеть, а мужчины восхищаться и завидовать. Настроение книги должно меняться от главы к главе, как и чувства. Зачем мне тебя учить? Ты все это умеешь делать. Нужна страсть! Любовь, сочувствие, страх, секс, криминал, ненависть, триумф, падение и, наконец, хэппи-энд.