— Хорошую работенку вы мне подыскали.
— Васька сам виноват. У каждого отдела свой склад. И он об этом знал. Взял колбасу и сосиски, не лезь в парфюмерию. Надо брать товар только одного отдела. А Васька напихал в корзину колбасы и журналов, сыр и джинсы, селедку и стаканы с тарелками. Пижон! Эстет! Хотел из нашего чердака пятизвездочный отель сделать. Хорошо, что до мебели дело не дошло. И весь товар посыпался под ноги администратора зала. Вот и влип. Бдительность потерял. А если по-умному, то можно полмагазина вывезти, и никто не заметит. Одна тележка жратвы для них не убыток.
Слепцов ничего не ответил. Он смотрел на этих людей с жалостью, еще не осознав, что сам ничем от них не отличается.
К вечеру собрались все. Павел оклемался, ему дали телогрейку, и он сел за «стол». Режим питания в компании был одноразовым, — только ужин. Каждый принес, что мог. Все с любопытством разглядывали новичка, да и он оценивал каждого персонажа по своим меркам. Люди разные. Вряд ли в тихой мирной жизни они сумели бы найти общий язык. Угрюмый толстяк в шинели без погон по кличке Змей. Никто не называл его по имени. Глаза волчьи, взгляд острый, недоверчивый. Лицо строгое с глубокой морщиной на лбу. Часто хмурится. Но простаком его не назовешь. Себе на уме. Человек полжизни провел на зоне с веселой компанией. Она ему жизнь и покалечила. Тот, кого уважительно называли Данила Петрович, был человеком пожилым, высоким, сухопарым, с добрыми помутневшими глазами. Говорил тихо, неторопливо. Профессор. Каких наук неизвестно. Ломал антенны на крышах. Потом ходил по квартирам и предлагал свои услуги. Просил немного, так что никто не отказывал. Поднимался опять на крышу и подсоединял кабель на место. Люди говорили спасибо. Костяха, паренек лет четырнадцати. Шустрый, веселый, говорливый. Они с Максимычем наперебой травили анекдоты. Рыжий паренек, казалось, лучился детским оптимизмом, от которого всем становилось теплее. Вот только глаза его жили сами по себе и в веселье не участвовали. В них где-то в глубине затаилась тяжелая грусть. Но он умел скрывать ее.
Варюха к вечеру преобразилась. Где-то в заначке женщина прятала косметику. Лицо стало благородней и нежнее. Интересная дама. Расчесанные и убранные в пучок волосы пестрели сединой, но это ее не портило. Утром у нее на голове была шерстяная шапка до бровей. Актриса. По-другому не скажешь. Павлу казалось, что она играла роль бомжихи, а потом сбрасывала маску и становилась сама собой.
Максимыч то и дело подмигивал Павлу и кивал на Варю. Вот, мол, гляди, для тебя старается. Приглянулся ты ей, теперь расцвела, как роза.