Она надеялась, что он позовет ее назад, в Сикерк, а не отошлет обратно в Штаты.
— Понимаю… — сказала она тусклым голосом.
— Это не сможет заменить того, что я отнял у тебя, но к сожалению, не в моей власти сделать все так, как было прежде.
— Понимаю, — повторила она, удивляясь, почему не может выжать из себя других слов. — Значит, ты хочешь, чтобы я вернулась в Штаты.
— Я знаю, что ты не хочешь вернуться в Сикерк.
Она продолжала хранить молчание. Ее боль, как будто комок горечи, застряла глубоко в горле. Он не хотел, чтобы она вернулась. Она яростно заморгала, чтобы из глаз не полились слезы.
— Если хочешь, я могу выслать твои вещи… Я знаю, ты не хочешь за ними возвращаться…
— Ах вот как, тебе уже все известно! — Она резко оборвала его и бросила трубку телефона. Чтоб он провалился! Он должен был сначала извиниться, затем признаться ей в вечной любви, сказать, что не может жить без нее, что ему невыносима сама мысль о том, что он встретит еще один день, когда ее нет рядом. У нее и в мыслях не было, что он позвонит и сообщит, что она может не утруждать себя поездкой в Сикерк за вещами. Пускай бы он их выбросил в ров с водой!
Телефон зазвонил снова. Она сорвала трубку с рычага после того, как раздалось не менее двадцати звонков.
— Слушаю!
Сначала было молчание, потом низкий голос эхом отозвался у нее в ухе.
— Возвращайся домой.
Он не предлагал, не просил, а требовал.
Это был самый чудесный приказ, который она когда-либо слышала. Женевьева медленно выдохнула воздух.
— Конечно, милорд.
Снова тишина.
— Я люблю тебя.
— О, Кендрик, — она схватила бумажный носовой платочек, — я тоже тебя люблю.
Он громко прочистил горло.
— Не слышу, чтобы ты начала собирать чемоданы.
Женевьева обняла себя руками. К чему ей красивые, цветистые фразы, если дома ее ждет деспотичный, самонадеянный, совершенно невыносимый рыцарь? Она весело рассмеялась, чувствуя на душе удивительную легкость.
— Мне надо еще сделать кое-какие покупки.
— Еще? — поперхнулся Кендрик. — Женевьева, мне придется грабить неосторожных путников, если ты не сжалишься над моим банковским счетом.
— Лгунишка, — сказала она, откинувшись на кровати и глядя в потолок. — Где ты?
— Лежу лицом вниз на кухонном столе. Уорсингтон набрал номер и положил телефонную трубку, чтобы я мог прислониться к ней ухом.
— Почему ты не разговариваешь со мной мысленно, как ты это делал дома?
— Ты находишься за границей владений Сикерка. И потом, мне не нравится общаться таким образом. В последнее время я придал определению «неспокойный дух» совершенно новое значение.