Его товарищ, молодой боец в зимнем камуфляже "городской" расцветки, тоже заросший, с помятым усталым лицом и красными глазами кролика, навалился на дверь и задвинул засов, отрезая рев бури от тихого пространства комнаты.
— Кажись, все чисто, — Борис тяжело опустился в продавленное кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом.
Это было голословное утверждение. За те полторы минуты, которые он провел на балконе, невозможно было осмотреться как следует. Да он и не старался. Бог не выдаст, свинья не съест. Контролировать их каждую секунду никто не сможет; а если кому-то из большого начальства больше всех надо — пусть сами себе яйца морозят.
— Пост N3, доложите обстановку! — ожил полевой телефон, нарушив тишину громовым басом, заставившим их вздрогнуть. Это был Батя.
С тех пор как нельзя стало полагаться на радиосвязь, им пришлось протянуть сюда трехсотметровый кабель от самого убежища. Благо, еще в первые дни они успели натащить на склад много из того, что могло пригодиться при обустройстве на длительное время.
— Все нормально, товарищ майор, — ответил Мельниченко, подавив нежелательный зевок. — Никаких происшествий.
— Хомяк, ты что ли? — у зама коменданта была хорошая память на лица и голоса. — Волынишь? Смотри у меня. Узнаю, что опять фигней на посту маетесь, надолго там пропишетесь.
— Все в порядке, Сергей Борисович. Я только что с "фишки". Мышь не проскочит.
— Ну-ну. Продолжайте в том же духе.
"Засранец, сидит там у себя в тепле, а еще до нас докапывается", — подумал Борис и выругался, облегчив душу.
В эту ночь они одни из всего Убежища находились на поверхности. В отличие от остальных, их отделяла от внешнего мира не толща земли, а тонкий слой железобетона марки.
Это место как перевалочный пункт участники спасательно-мародерской операции присмотрели еще на третий день. Но стационарным пост на четвертом этаже неплохо сохранившегося кирпичного дома стал только на восьмые сутки подземной эпопеи. Потеряв крышу и чердак, став из девятиэтажного восьмиэтажным, здание, тем не менее, выглядело лучше соседних. По крайней мере, оно не кренилось на манер пизанской башни. Бывший архитектор-проектировщик, которого Час Ч. застал в пробке рядом с убежищем, обследовав его, заключил: "Еще постоит".
Двухкомнатная "хрущевка" была угловой и имела целых два балкона, которые когда-то были застекленными, а теперь давали превосходный круговой обзор, тем более что взрывная волна хорошо проредила окрестные дома.
Ничто не выдавало их присутствия, и со стороны квартиру трудно было отличить от соседних. Так же зияли лишенные стекол окна, так же свободно гулял по коридорам ветер, а у подъездного крыльца лежал нетронутый снег. Чтоб не демаскировать укрытие, наблюдателям было предписано пользоваться другим путем. Со стороны двора к одному из окон первого этажа удобно прислонилось поваленное дерево — там им и приходилось лазить, вместо того чтобы ходить как люди через двери. Борису эти предосторожности казались ненужными, ведь Убежище давно никто не беспокоил.