Издать бы, и было б мирное небо над головой.
Потом Богданов понял, что грубый язык и сцены кровавых расправ были фильтром, который ограничивал круг читателей теми, кто поймет. Интеллигентную барышню с Кафкой и Кастаньедой в голове хватила бы кондрашка на десятой странице. Ну и хрен с ней, с бесполезной дурой. Зато другие — мужики с опытом, суровые и битые жизнью, которые даже себе в зеркале не улыбаются — прочитают и сделают выводы.
Сразу по возвращении он списался с автором. Оказалось, вокруг того уже несколько лет как образовался кружок единомышленников, которые обсуждали сценарии Звездеца и делились опытом. Некоторые даже перешли от трепа к реальным действиям, создав в европейской части России, на Урале и Дальнем Востоке несколько ячеек.
Владимир загорелся идеей создать такую в Западной Сибири. Но пошел еще дальше.
Обстановка в стране и мире заставляла торопиться.
Завеса тьмы, как говорил один профессор, разрасталась и крепла. Будущее было предсказуемо-страшным, и все это понимали: об этом говорили в курилках, очередях и трамваях; но дальше слов не шло. За двадцать лет лжечекистской власти Россия протухла сверху донизу. Даже при ЕБНе было больше надежд на ремиссию болезни, потому что ощущение неправильности жизни было массовым. Теперь оно прошло. Организм приспособился к наркотику, изменив сам состав крови.
Все знали, что патриотическая трескотня правительства — дырявая ширма, за которой нет ничего, кроме желания сытно жрать и гадить на всех с высоты птичьего полета, но вялый, расслабленный народ дремал как стадо в стойле. Еда, одежда, мебель да импортные безделушки на колесах или без, вот все, что его интересовало.
А бедная наивная оппозиция не могла понять, в чем причина ее нулевых результатов. Винила власть, Запад, евреев, кого угодно, лишь бы не признать страшного диагноза. Того, что народ необратимо и массово переродился, русские перестали быть собой. Этого не смог сделать Петр, не смог Столыпин. Это хотели сделать троцкисты-интернационалисты, но Сталин их вовремя остановил. Это не смог сделать даже Ельцин и окружавшие его гайдароподобные упыри, потому что работали грубо и вызывали у народа реакцию отторжения. Бывшие стукачи и провокаторы из Конторы Глубокого Бурения пошли другим путем. Они действовали не напролом, а исподволь — через реформы госсектора образования, армии, медицины постепенно затягивая сеть, которая теснила со всех сторон. И постепенно, чтобы не умереть, люди приспособились к чиновничье-воровской России.
Теперь русские не кинулись бы грудью на амбразуру и не легли бы с гранатой под танк ("Матросов поскользнулся, Гастелло заснул за штурвалом"). Не стали бы умирать, чтоб "землю в Гренаде крестьянам отдать". Их менталитет отличался от западного только деталями. Пока вокруг можно худо-бедно найти корм, КРС породы "россияне" не шевелился. Когда стало голодно — засуетился, отталкивая друг друга рогами и копытами, дерясь за каждую травинку. Когда фуража не останется совсем, думал Владимир, он начнет тихо дохнуть. Но и тогда максимум, что он будет делать, это жалобно мычать. А даже если его терпение лопнет, и он забодает ублюдка-пастуха, который завел его в эту глухомань, это ничего не изменит. Потому что из лесу уже надвигаются огоньки волчьих глаз.