Абреки одобрительно загудели…
По пути домой все разом вдруг свернули к одинокому камню в березняке. Ничем не примечательный трехметровый камешек был расколот надвое, над щелью краской было выведено Дуськино имя.
— Ну? Кто сегодня пробует? — Дуська по-царски уперла руки в кушак. — Главный приз на месте!
Абречата пересмеивались, похабно поглядывая на нее, подталкивали друг друга к камню.
— Разлюбили, что ли?
— Это что за хитрушка? — спросил Хасан следующего за ним по пятам Нахала.
— Дуськина щелка, — ухмыльнулся тот.
— Чего?
— Дуська ее нашла. Обещала — кто пройдет, с тем она и ночь спит.
— Ну и что, многие прошли? — не сразу спросил Хасан.
— Не… Цыган только, — нехотя ответил Нахал. — Это треплют все про нее, не верь. И сама она треплет…
Хасан глянул на Дуську. Она то ли слышала, то ли просто понимала, о чем речь, и, нагло улыбаясь, смотрела ему в глаза.
— Ну? — спросила она. — Есть желающие?
Хасан бросил папиросу в рот, прикурил.
— Гуляш! — повернулась Дуська. — Чего ночью сопел — меня вспоминал?
Гуляша вытолкнули к щели. Он обреченно глянул наверх, нахлобучил поглубже феску, потер ладони, разогревая пальцы, и пошел.
Хитрушка была непростая. Щель изгибалась крутой дугой, так что идущий должен был, зависнув на пальцах на гладкой, будто полированной кромке, опрокинуться вниз головой и переступать ногами по другой стенке, как муха по потолку.
— Не пройдет, — уверенно сказал Нахал. — Если б на плоском камне — делать нечего. А тут, видишь, в чем хитрость-то — кромка притоплена. Локти на излом стоят. Тут руки надо, как у Дуськи — у нее в обратную сторону гнутся, или грабли, как у Цыгана…
Видно было, как на каждом движении камень давил Гуляша в плечо, выжимая из щели, — вес туловища тянул его пальцы не вниз, как привычно, а вбок. Гуляш добрался едва по середины и надолго завис под хохот и свист абреков.
— Чего висишь? Созрел? — спросила Дуська.
Гуляш, не успев даже распрямиться ногами вниз, сорвался и шмякнулся на спину, как переспелая груша. Поднялся, кряхтя и через силу улыбаясь, подошел к Дуське и наклонился, подставляя зад. Та сняла калошу, размахнулась и от души врезала ему по заднице:
— В другой раз, Гуляш! Пока подушку потискай!.. Опять меня ночью, бедную, согреть некому, — вздохнула она. — Пошли!..
Проходя в отдалении мимо Четвертого, Хасан заметил под вершиной тельняшки «беркутов» и остановился посмотреть. На одну сторону от верхушки камень был, как ножом срезан, внизу крутой склон обрывался отрицаловкой метров на пятьдесят. На этом пятачке был прочищен ото мха ход — петлей от верха до самой кромки и опять наверх. Один «беркут» шел по петле, другие обсели верхушку, наблюдали.