— Вот как? — спросил Хасан, оглядывая сидящих.
— Вот так, — ответил за всех Папа Док.
— Какие вы, к черту, „грифы“, — процедил Хасан, поднимаясь. — Куры вы, несушки… Одну избу уже спалили — думаете, до вас не доберутся? Только тогда уж ко мне за помощью не бегите!
— Не побежим, Хасан.
Хасан пинком освободил тормоз на лебедке, ухватился одной рукой за трос и с загробным воем прыгнул вниз, прямо на культурно отдыхающих туриков.
Те вскинули головы, увидали летящую на них с закатного неба черную фигуру в плещущих на ветру шароварах и, не поднимаясь на ноги, на карачках, брызнули по кустам. Хасан спрыгнул между спальников, пнул в сердцах чайник с примуса. Крикнул наверх:
— Счастливо оставаться, птички! — и двинул домой.
Проходя мимо Дуськиной щелки, Хасан почуял движение в темноте. Остановился, приглядываясь, и крадучись, шагнул с тропы к камню…
Нахал, сбросив развилку и кушак с кинжалом, яростно штурмовал хитрушку. Срывался, совал обожженные пальцы в рот, и снова упрямо, тяжко дыша, лез наверх. Хасан замер, хоронясь за деревьями, чтобы не спугнуть…
На другой день, как обычно, абреки всей толпой притормозили у камня с Дуськиной хитрушкой.
— Ну? Есть у меня еще кавалеры? — подбоченилась Дуська. — Кто сегодня претендент?
Цыган, не торопясь, примерился, закинул в щель свои грабли и пошел, красиво, по-абречьи: со скучающей физиономией, как нечего делать, хотя мышцы под облепившей спину развилкой бились от натуги. Спрыгнул, отряхнул ладони.
— С тобой на Скитальце рассчитаемся, — отмахнулась Дуська. — Ну, кто еще? — спросила она, в упор глядя на Хасана.
Тот стоял, перекидывая языком спичку в зубах.
— А что, слабо, Хасан? — усмехнулся Цыган. — Приз-то хорош, а? — он развернул к нему за плечи Дуську. — Не пожалеешь, гарантия! Стоит рискнуть!
— Я на баб не играю, — спокойно ответил Хасан. — Пусть пацаны штурмуют.
Дуська грубо вырвалась от Цыгана и отвернулась:
— Ладно, порезвились и хватит. Пошли!
— А правда, попробовать, что ли? — вдруг будто бы задумчиво, про себя, но звенящим от напряжения голосом сказал Нахал.
Все разом обернулись к нему. Нахал стоял один у щели, сунув руки в карманы необъятных шаровар.
— Не передумаешь потом? — спросил он.
— Мальчик, я когда-нибудь не делала, что обещала? — надменно спросила Дуська. — Только про калошу не забудь!
Нахал молча скинул свою мелкую феску, чтоб не потерять в дороге, и двинул по хитрушке. Что-то было такое в его голосе и каждом шаге, — как у человека, идущего в один конец, без обратного пути, — что не слышно было ни обычных похабных шуток, ни свиста, ни поддержки: тишина. Шел он некрасиво, ожесточенно, будто зубами за воздух хватаясь. Когда миновал середину, абреки загудели, не веря глазам, и только когда подтянулся и выбрался на плоскую крышу камня — взорвались торжествующим ором, какого еще не слыхали Столбы.