Сожженные мосты (Маркьянов) - страница 139

Вот так то… моя драгоценная женушка… Хоть брак с тобой и есть чистой воды фикция — но позорить себя и свое имя я не позволю, готовься… А этот… граф италийский… наследник Казановы… положительно напрашивается на дуэль.

— Ты что-то еще видел?

Вали замялся

— Ничего, Искандер-эфенди… Они просто уехали…

Врет! Ну, ладно, того что есть уже достаточно.

— Никому ни слова об этом — я достал из кармана червонец, протянул его Вали — это премия. За наблюдательность. Если еще что увидишь — говори мне сразу. Особенно если увидишь ее с этим подонком графом. Сразу же!

— Слушаюсь, Искандер-эфенди…


Вечером, как и следовало ожидать, произошел скандал. Марина, конечно же, все отрицала, а я не мог сказать ей всего и не мог привлечь Вали в качестве свидетеля. Однако, сказал я ей прямо, что если увижу ее где-то с кем-то — лучше не знать что будет потом.


Уже вечером я отправил послание господину Путилову, содержащее данные полученные мной в Багдаде, а также общие данные об обстановке в Тегеране и на Восточных территориях в том же Багдаде. К нему я присовокупил список лиц, которые, по мнению Хаганы участвуют в антиправительственном заговоре и готовят мятеж. В конце послания я присовокупил свое мнение о полученной от Хаганы информации. Всего из одного слова.

Бред.


06 июня 2002 года

Царское село

Пылинка неспешно плыла в воздухе, одинокая и гордая. Она парила в небесном эфире уже неведомо сколько и не опускалась на начищенный до блеска паркет. Ей не было дела ни до чего, ни до солнечного света, струящегося через открытые настежь окна, ни до часов, мерно отмечающих бег времени, ни до человека, подпиравшего скрещенными руками подбородок и сидящего в большой задумчивости над книгой, у приставного столика. Книга была закрыта, а человек этот пребывал в столь глубокой грусти, что узнай кто это — стало бы ему страшно за человека этого, и за судьбу Государства Российского.

Человек этот сидел так уже больше часа…

Лейб-камердинер, старый седой немец, который служил в этой должности более сорока лет, старчески шаркая ногами появился в проходе между книжными полками…

— Ваше величество… — тихо сказал он

Человек у приставного столика очнулся от своего оцепенения

— Генрих…

— Ваше Величество… Генерал Путилов изволят ожидать аудиенции уже второй час…

Человек взглянул на часы, не наручные, а те большие, в прямоугольном ящике из красного дерева, с кукушкой, отсчитывающие часы уже без малого двести лет. Болезненно скривился…

— Пусть войдет…

Почтительно кивнув, лейб-камердинер удалился, прямой как палка, сухой как русло вади[119]